Кривая падения - [8]

Веселье было в разгаре. То и дело кто-нибудь из гостей подходил к столу, чтобы выпить и закусить. Угощались и домашним пивом. «Мартин, давай сюда, здесь ликер, — послышался голос соседского парнишки Михкеля, бывшего несколькими годами старше Мартина. — Ты не представляешь, какой он сладкий, прямо как горячий сироп!»

Большинство гостей разбрелось по саду, и всюду виднелись недопитые стаканы. Мартин попробовал сперва осторожно, кончиком языка. Напиток был сладким и обжигающим. Михкель не обманул. Мальчишки произнесли здравицу, со звоном сдвинули стаканы и выпили. Мартин почувствовал, что внутри у него все горит, он захлебнулся, на глазах выступили слезы.

Михкель похлопал его по спине: «Что, не в то горло попало?» «Да нет, — с трудом выдавил Мартин в ответ. Теперь он мог уже дышать. — Проглотил слишком много». — «Да что ты? Ведь это наперсток! Вот я как-то стянул у своего старика бутылку спирта. Каплю в рот взял — резануло как ножом».

Ребята, засунув руки в карманы, кружили вокруг стола в поисках остатков ликера. Однако ничего не нашлось. Когда стемнело, Михкель утащил полбутылки за дровяной сарай. Туда потянулась ребятня отведать ликер. Всем было очень весело, ребята надрывались от смеха.

Вдруг Мартин почувствовал, что голова у него идет кругом и ноги слабеют. Он присел на пень для колки дров. Его затошнило, как это бывало в автобусе во время поездки в город. Он кинулся в сторону сиреневого куста, и его вырвало: рвота приняла неукротимый характер. Мир кружился у него перед глазами. В полном изнеможении мальчик упал на корточки под куст. Только после полуночи мать нашла сына рядом с лужей рвотных масс и унесла в комнату.

На следующее утро Мартин сказал, что хочет умереть. «Это с непривычки», — ответила мать.

К обеду все было в порядке. Когда Мартин вышел во двор, он увидел отца с несколькими односельчанами, сидевших полукругом в тени сиреневых кустов. Перед ними на траве стояла бутылка. Мартин обошел их на большое расстояние.

Отец не разрешал Мартину играть в поселке, однако и не заставлял его заниматься домашним трудом. Хейнрих Таубе хотел, чтобы Мартин жил лучше других ребят. Мартину покупали игрушки и шили одежду, какой у других не было. Отец внушал сыну, что он умнее, чем его сверстники, и лучше воспитан. В этом родители были заодно. Когда случались гости издалека, сын становился объектом семейной гордости: он мог прочесть целую книгу сказок от корки до корки. Слушатели, естественно, догадывались, что мальчик знает текст наизусть, однако из вежливости ничего не говорили.

В школе он был сначала пугливым. Впрочем, не он один, были и другие такие же пугливые ребята. Постепенно они привыкли друг к другу, выросли и поумнели. В начальных классах Мартину помогала мама. В табелях красовались пятерки, и семейство Таубе было вполне довольно. В старших классах мать была уже не в состоянии помогать сыну — не хватало знаний, да и времени не оставалось. Мартин учился самостоятельно, шпаргалил, выкручивался и тянулся твердым троечником из класса в класс. Шла война и занятия в школах проводились нерегулярно, а учителя стали менее требовательными. Время было суровое. Мало кто был уверен в завтрашнем дне. Старик Таубе гнал самогон. Самогон получался у него прозрачный и крепкий. Покупателей и потребителей было в избытке. Люди хотели уйти от гнетущих будней оккупации хотя бы на несколько часов.

Пили самогон и школьники. Мартину доставляло особое удовольствие снабжать самогоном ребят из старших классов. Допьяна Мартин не напивался, однако на следующий день было приятно похвастаться перед одноклассниками.

«А ну-ка, есть ли у меня запах?» — «Да нет никакого запаха!» «Я на всякий случай прихватил с собой зубной порошок», — подмигивал Мартин и сыпал на язык мятный меловой порошок.

Иногда ребята из его класса устраивали вечеринки. Причин было достаточно — например, у кого-то из ребят дома варили пиво. В таких случаях Мартин был желанным гостем, поскольку приносил с собой напитки покрепче, которые распивались как тайно, так и открыто, в зависимости от обстановки. Случалось, что Мартин возвращался домой поздно и слегка пьяным. Мать сердилась, но не слишком. «Он у меня уже взрослый парень, понимает, что к чему. Он не напьется до бесчувствия», — утешала себя мать.

За самогон Мартин часто получал табак или слабые, но красивые немецкие сигареты. Нехватка табака возбуждала интерес к курению. Кроме того, он считал это признаком мужественности. Удовольствия от курения он не получал, но старался научиться пускать кольца дыма. Один парень, появившийся в поселке с толпой беженцев, в совершенстве владел этим искусством. Мартин несколько недель упражнялся перед зеркалом, голова шла кругом и рот кривило от бешенства, но в конце концов кольца начали появляться. Это был трюк, недоступный остальным. Мартину жизненно необходимо было чем-то выделиться.

В школьной жизни были периоды, когда Мартином овладевало чувство неполноценности. Он сознавал, что мучается из-за пустяков, и все-же… Он нашел, что не умеет многого, чем другие ребята могли блистать. Он не умел плавать, так как отец не разрешал ему ходить на речку. У него не было музыкального слуха, он не пел и не играл ни на одном инструменте. «Мой любимый инструмент — радиоприемник, на нем я играю уже довольно хорошо», — объявлял он, когда речь заходила о гитаре или аккордеоне.