Критский бык - [90]

Впечатления от великого старца и его дворцовых манер восполнили интригующие пустоты черных дырочек-квадратов, как бы создали камеру-обскуру, которая сама нашла место для каждой детали в получившейся картинке. Большая полукруглая комната сделалась латунной рамкой, солнечное свечение улицы умерилось до кремо-бежевых тонов, а три фигуры, поплававши в плотном светло-чайном воздухе, обрели места вокруг овального стола, где на плотной поверхности замелькали рамки, заключившие тонкие каменные и костяные линии. На крышечке заколдованной шкатулки отчётливо прорезалась многофигурная камея, в которой стало неспешно оживать сценическое действие. Вот такой получился красивый и убедительный глюк, ко всему прочему совершенно наяву.

Просто их было очень много, этих самых камей и гемм: каменных, драгоценных, перламутровых, раковинно-костяных, и со мной произошло музейное помрачение. Из толпящихся в голове картинок возникло особое коловращение, пестрый туман, заносивший меня в центры мелькающих завихрений – попробуй выберись! (Это как с крокодилами, вынутыми для утешения милой Вандочки, а после намертво прицепившимися к воображению.) Ко всему прочему мой вкус по линии камей и гемм оказался далеким от безупречности. Проигнорировав самые ценные и любопытные экземпляры, я пленилась и вертела в руках простенькие неаполитанские поделки середины Х1Х века, известный хлам, без которого никто не возвращался из Неаполя, обычную моллюсочную рухлядь, где на бежевом фоне красовались четкие кремовые головки классических форм. Их было на столе навалом, безделушки сами лезли в руки.

С небольшим, но чётким, как камея, стыдом я понимала причины своего сердечного выбора. Вот такая штучка бесподобно смотрелась бы на кружевном вороте блузки! Не совсем же я в самом деле затмилась, не до такой степени, чтобы вообразить в своей шкатулке голубую гемму на светлом сапфире, чья многофигурная композиция маскировала дефекты камня, ставшего бы без них бесценным сокровищем в любой королевской коллекции! А уж античные геммы, попавшие через двадцать пятые руки всяких там Константинов и Юстинианов, хоть абсолютно бесценные со всех точек зрения, никак не манили, и в моей неуважаемой шкале ценностей годились разве что на замену пуговицы к зимнему халату! Понятно, что непочтительных комментариев я не делала, обозревала коллекцию в нерушимом молчании и активно впитывала знания, правда иногда ярлыки сбивались. Юстиниан подстегивался к Ренессансу, чудовищно путая товарную ценность той или другой замечательной бирюльки.

Великий старец Юрий Платонович угощал Мишу сведениями по части ювелирных подробностей и финансово-исторических деталей, совершенно не опасаясь сказать лишнего, что меня задевало и смешивало карты в помраченных мозгах. Седовласый король червей и дерзкий валет пик сидели рядком и перебирали геммы, а глупая дамочка неопознанной масти не могла взять в картонную голову, отчего старец непринужденно вежлив с не внушающим доверия Мишей, причем не за страх, а за что?

Кстати, частичка изысканной старцевой любезности доставалась и мне. Юрий Платонович специально выбирал, затем подсовывал девице-спутнице забавные экземпляры, сопровожая их появление из кучи хлама почти научными комментариями. Скажу честно, груды резних ценностей порядком засорили сознание, и без Миши я могла напрочь забыть основную цель визита к коллекционеру. Что ни говори, умственное переутомление давало о себе знать в разных формах.

– Этого молодого человека я отлично помню, – сказал Юрий Платонович в ответ на просьбу Миши, каковой я не смогу воспроизвести, помню только, что в тот момент вертела нечто, обрамленное жемчужным бисером. – Если милой даме будет интересно, то я расскажу. Как я понимаю, секреты закончились с его безвременной кончиной.

Несколькими точными штрихами старец набросал картинку, имевшую место задолго до нашего прихода, но отдаленно симметричную. Тоже пришли двое, покойный Костя Рыбалов с милой красивой дамой, она перебирала вещички одну за другой, а её спутник, осмотревши наиболее ценные экземпляры, сделал пропозицию, а именно предложил за них какие-то рублевые миллиарды. Великий старец был вежлив, но незаинтересован, объяснил, что деньги в любых эквивалентах его не волнуют, а данные ценности принадлежат отечеству без вариантов, что давно оговорено и завещано. Тогда Костя Рыбалов видоизменил предложение. Попросил дать геммы с камеями взаймы сроком на год, в залог предлагал те же миллиарды и обещал щедрые проценты, уверяя, что Россия не прогадает от затеянной комбинации.

Слово «залог» звякнуло, как ключик в замке, крышка шкатулки щелкнула, откинулась, и серия тайн раскрылась веером разных картинок. Свидание двух покойников на морском берегу обрело смысл, краски и нужные мотивировки.

Развернувшись лентой, картинки стасовались и выстроились вот таким образом.

Костя Рыбалов собирался на Крит, чтобы тайно получить крупный кредит у хранителя черной кассы Быстровского, но не просто, в залог неких реальных ценностей. Естественно, что финансовые детали я представляла плохо, однако по всей видимости, существовала договоренность. Костя брал взаймы вымороченные деньги, однако не под честное слово и не под инвестиции – Критский бык желал рисковать несвоими деньгами только в обмен на нечто осязаемое. Скажем, он обещал Косте триллион, но брал в залог нетленные и неподвластные инфляции ценности. Их Костя Рыбалов хотел приобрести незаметно, заложив в свою очередь район недостроенных муниципальных домов в банке под короткий кредит и хорошие проценты.