Критский бык - [74]

Я влеклась за переменами невольно, как узник увеселительной тележки, пристёгнутый намертво и не имеющий возможности вмешаться в программу воздушного заезда с кульбитами.

2

Отсюда и печальный итог, однако всё по порядку, хотя последствия длились долго и мучительно. Итак, финал странствий казался близким, в доступной близости замаячила дверь собственного подъезда, когда прямо напротив ступеней обнаружился пустой синий автомобиль, и медленно просочилось опасение, что вновь мне не дадут скрыться в уединении. Если бы не каменный чемодан, прилипший к руке, то я могла развернуться и уйти в никуда. Вместо того я погрузилась в лифт, со скрипом поехала вверх и очень скоро поняла, что совершенно напрасно.

Валька ждал на площадке перед дверьми, он сидел на корточках и полудремал. Зрелище мгновенно перенесло меня в позабытое прошлое. Вот так Валентин выглядел с похмелья, когда коротал досуг среди свирепых псов и бесконечных бутылок портвейна в одинокой сторожке на озере. Мучаясь безнадёжным желанием проскользнуть мимо падшего друга, я осторожно ковырялась в замке, но боковым зрением видела тяжёлое пробуждение спящего. Не удалось…

Валька с трудом поднялся, дохнул на меня перегаром и безмолвно последовал в квартиру. Там он расположился на кухне, практически не приходя в сознание. Затем принял трясущейся рукой чашку чернейшего кофе и заговорил лишь после второй. Лучше бы ему промолчать или выбрать другую тему нотации, но увы!

– Судя по виду, милая крошка, – произнёс Валька, еле ворочая языком. – Ты посетила рай в шалаше, там и заночевала. Дело, разумеется, хозяйское, но знаешь ли… Я тут с вечера торчу, жду тебя, не просто, а по делу.

– Но времени не терял, – заметила я сухо.

– Я что хотел сказать, ты, конечно, в своём праве, – упорно гнул Валька, а я почти догадывалась, чем это кончится. – Но, пожалуй, придется принять меры. Твоя рассеянная жизнь начинает сказываться. Я возьму под расчет у Паши, он даст, сколько надо, и позовём твоего юношу обратно, от крупной суммы он не откажется. Только ради тебя, ты уже вошла в штопор.

Я многого ждала от бывшего друга, но чтобы он вот так… Дальнейшее контролировал фамильный рок, и он явил благосклонность. Ящик оказался под рукой, я пошарила там не глядя. Одно орудие за другим, через стол полетело всё, что набралось, стрелы находили цель и звякали на полу, иногда не сразу, а задерживаясь у цели. С ужасом припоминаю, что острые зубья вилок меня отнюдь не смущали, наоборот, наследие предков, Хельмута, Меты и Вильгельма крутилось в воздухе особенно лихо и метило жертве в голову.

Валька не сразу сообразил закрыть лицо, но затем снаряды ударялись о локоть, что меня страшно раздражало, но в конце концов отрезвило. Я вникла, что результаты получаются мизерными, и сбавила дьявольские обороты воздушного конвейера. (Припоминается, что с Маргаритой в романе Михаила Афанасьевича Булгакова случилось нечто похожее на квартире критика Латунского.)

– В следующий раз туда пойдет и Бернгард, – пообещала я компаньону, когда он выглянул из-за локтя, нож под именем Бернгард я с трудом удержала при себе. – Лезвие стальное, подлинный Золлингер. Но следующего раза не будет, знаешь почему?

– Я был неправ, давай забудем, – предложил Валька, издали оценивая возможности Бернгарда, но руку держал согнутой и наготове.

– Нет, это я была неправа, – голос был не мой, но не от возбуждения, так изъяснялся фамильный рок, я слышала однажды, и не дай Бог! – Перепутала службу с дружбой, покорно прошу прощения. Теперь будем жить так. Всё, что имею сообщить, я буду докладывать Паше лично и непосредственно. Пускай Паша втроем со всеми братьями Обольяниновыми выясняет, кто взломал галерею «Утро века» и что там искал. Кому померещились спрятанные клады по неуважительной причине неумеренного пьянства и неприличного корыстолюбия. Дальнейшие контакты – исключительно по делу, в конторе изволь соблюдать корректность. Теперь пошёл вон и дверь захлопни!

– Слушай, крошка, я ведь извинился, – начал было Валентин, слегка опамятовавшись. – Твоя тевтонская ярость меня переубедила. Пожалуйста, можешь быть валькирией в полете. Я осознал, каюсь, больше не допущу.

– Я повторю еще один раз. Пошёл вон отсюда, – тем же голосом проговорила я. – Когда проспишься, доложи Паше подробности моей рассеянной жизни, ему будет приятно.

Изложив финальное заявление, я покинула кухню, ушла в комнату разбирать чемодан, а после заперлась в ванной. Сквозь шум воды я услышала, как дверь наконец хлопнула. Могло быть хуже, жертвы фамильного рока не всегда уходили со сцены своим ходом, некоторых, особо невезучих уносили вперёд ногами, если верить семейным преданиям. Правда, в прошлом веке и в начале истекшего.

Лично я наблюдала действие семейного проклятия всего один раз, не считая сегодняшнего, но уже тогда поняла, что без такого наследства можно было обойтись. В шестнадцать своих глупых лет я однажды вернулась домой позже дозволенного со следами размазанной помады на лице. Не знаю, что задело папу больше, наличие запрещённой косметики либо догадка, куда она частично делась – но беднягу занесло за забор педагогики. Он высказал ненужное предположение, что дочка рановато пошла по плохому пути, но не просто так, а следуя дурным примерам. Я не очень поняла, что имел в виду забывшийся папа, но вот мама…