Критская Телица - [30]

Распахнулась широкая резная дверь.

Эпея втолкнули в просторный покой, расписанный резвящимися дельфинами. Посередине стояло глубокое мягкое кресло с причудливо изогнутой спинкой. В кресле восседала верховная жрица Элеана, утомленная предшествовавшей ночью, глядевшая рассеянным, довольно странным взором.

Женщину, стоявшую слева от нее (это была уже известная читателю Алькандра), мастер не встречал ни разу, но жрицу, которая расположилась одесную, признал тотчас.

Ариадна вперила в него взгляд, не суливший, говоря мягко, ничего хорошего.

— Да, — сказала она после краткого безмолвия. — Безусловно и несомненно, свидетельствую и присягаю. Сей негодяй нагло и предерзостно вмешался в обряд, нарушил положенный обычаем порядок вещей, вознес руку на особу, облеченную правом распоряжаться, способствовал побегу взбунтовавшейся, неразумной строптивицы и тем кощунственно оскорбил Аписа.

— Так ли это? — грозно вопросила Элеана.

— И да, и нет, — промолвил Эпей. — Вмешатъся-то я вмешался, верно. А насчет кощунства, простите, не разумею ни слова.

— Ты не ведаешь о заветном ритуале Крита? — вскинула брови Элеана.

— Я слыхал, что женщин отдают на поругание быкам...

— Умолкни, паршивец! — воскликнула Алькандра.

— ...Но представления не имел, — продолжил Эпей невозмутимо, — насчет особого значения, придаваемого подобной пакости.

Копейное лезвие проткнуло кожаную тунику и едва ли не на целую пядь вонзилось в тело мастера. Эпей охнул и дернулся.

— Ежели ты, — раздалось яростное шипение, — еще хоть единый раз посмеешь изрыгнуть подобную хулу, будешь заколот без пощады и снисхождения!

— Оставь, Рефий! — внезапно расхохоталась Элеана. — С варвара взятки гладки. Уверена: он действительно ни о чем не подозревал. И все же, зачем ты вмешался? И, кстати, как попал в пределы Священной Рощи?

— Перебрал маленько во время городских торжеств, — облизнул пересохшие губы Эпей. — А возвращаться, кренделя выписывая, посовестился: ведь у вас не принято пировать и веселиться в первый вечер! На улице ночевать — сама понимаешь, госпожа, небезопасно. Монеты кончились. Вот я двинулся в предгорья, соснуть под стволом дубовым до рассвета. Пробудился от жажды, отправился водицы разыскать. Повстречал белого быка...

— Священного Аписа, — поправила Элеана.

— Священного Аписа, — послушно повторил Эпей. — Попросил дозволения прилечь неподалеку, чтоб сызнова не брести к воде, когда в глотке Пересохнет опять. И только-только приноровился угнездиться — глядь, огоньки блуждающие движутся, да прямиком ко мне! В Греции поверье существует...

— Знаю, — прервала верховная жрица. — А дальше.

— Юркнул в сторонку, хотел было скрыться незамеченным, только уж поздно было. А...

Эпей смешался и смолк.

— А?.. — выжидающе сказала Элеана.

— А когда увидел, как девчонку против доброй воли буг... священному Апису вручить намереваются, подумал: надобно пособить бедняге. Иначе как уважать-то себя прикажете? Статочное ли дело, беззащитной на помощь не придти? А насчет обряда священного, ритуала нерушимого, — поспешно прибавил Эпей, — ни сном ни духом не ведал. Да ежели бы знать, что роща заповедная, ноги моей бы там не было! Никто ведь себе самому не враг, госпожа! Каюсь, горько сожалею, покорнейше прошу миловать. Не по злому умыслу в перепалку встрял, по недомыслию да по неведению.

— Но кощунство свершилось! — объявила Ариадна. — Сто плетей, год подземной темницы и позорное изгнание — вот участь, назначенная столь бесстыдным негодяям.

«Слава Гестии-заступнице, хоть не четвертуют, — мелькнуло в голове Эпея. — Попробовал бы чужак опрокинуть жертвенник в беотийском или фессалийском храме! Но сотня плетей!..»

— Наказание назначает Великий Совет, Ариадна, — улыбнулась верховная жрица. — Человек, нанесший служительнице Аписа оскорбление действием, достоин пятидесяти плетей. Поелику чужестранец неопытен и непросвещен, оскорбление, полагаю, можно признать непреднамеренным. Обиду нанесли из благих, пускай совершенно ошибочных, побуждений. Сам обидчик во всеуслышание заявляет о раскаянии, смиренно просит о милости. Думаю, пяти плетей окажется довольно.

— А кощунство?! — уставилась на Элеану пострадавшая. — Ведь из-за его глупости Апис покрыл Аэлу, а не Мелиту, как следовало!

— Мастер Эпей, — с изрядной расстановкой молвила Элеана, — отнюдь не свершил кощунства. Напротив, предотвратил оное!

Трудно сказать, кого из троих — Ариадну, Алькандру или Эпея — последняя фраза Элеаны поразила больше. Воины хранили полнейшую невозмутимость, однако два женских и одно мужское лицо буквально вытянулись. Алькандра приоткрыла рот, осеклась, навострила слух. Ошеломленная Ариадна промямлила:

— Элеана, ведь он покушался убить меня! Лишить жизни жрицу!

— А уж это, осмелюсь доложить, поклеп! — возразил Эпей.

— Клит! — воскликнула Ариадна. — Покажи госпоже клинки, отобранные у негодяя!

Клит выступил вперед и с почтительным поклоном рассыпал зазвеневшие лезвия на пол, подле ног Элеаны.

— Видишь? — спросила Ариадна, извлекая шестой, недостающий кинжал из-под свободно окутывавшего ее тело хитона. — Одна и та же работа, на Крите эдаких ножей отродясь не делали.