Критская Телица - [23]
Девочка разметалась, распахнула ноги и полностью отдалась на волю Ифтимы, чьи уста и руки трудились без устали.
Внезапно Элеана почуяла неуловимую перемену. Что-то почти неосязаемое нарушилось в окружающей обстановке. Что-то исчезло. Вслушавшись, оглянувшись, верховная жрица поняла.
Перестала звякать клепсидра.
Верхний сосуд опустел начисто.
Элеана машинально приблизилась к малахитовому столику, осторожно подняла увесистые водяные часы, перевернула. Равномерная капель посыпалась вновь:
— Динь... Динь... Динь...
На мгновение сжав кудрявую голову Ифтимы ляжками, Арсиноя приподнялась, уперлась в покрывало маленьким локтем и мягко отстранила женщину. Уселась в позе та-кеметских писцов, раздвинув колени, скрестив ступни у самих ягодиц. Слегка откинулась, оперлась на выпрямленные руки.
— Пока довольно, Ифти... Эй, послушайте, что с вами такое?
Царица полюбопытствовала не без причины.
Обе женщины приоткрыли рты и замерли.
Арсиноя обращалась к ним по-египетски. Бегло и с довольно чистым произношением.
Ифтима сглотнула.
Элеана похолодела.
Ибо два часа назад, возведя обнаженную девочку на ложе, они совершенно спокойно учинили в ее присутствии последний беглый совет. И, разумеется, говорили безо всяких обиняков и околичностей.
— Ты знаешь язык роме? — бесцветным голосом вопросила верховная жрица.
— Ну, конечно!
— Откуда?! — произнесла Элеана, чувствуя, как противно слабеют и подгибаются ноги.
— Флейтистка Нофрет... — выдавила ошарашенная Ифтима.
Арсиноя весело расхохоталась:
— Хитрюги эдакие! Вы же всегда говорите на египетском при детях и слугах, чтобы никто не понял, чего им не положено. А Нофи со мной дружила, вот и научила потихоньку... Это был наш большой-большой секрет!
Кемтское просторечие служило, разумеется, едва ли не вторым языком острова, где постоянно сновали купцы и корабельщики, приплывшие из Черной Земли. Однако народный диалект, во-первых, разительно отличался от правильного, «фараоновского» языка, а во-вторых, использовался лишь незнатными горожанами да моряками. Во дворце, обитателям коего не предвиделось нужды якшаться со всякой сволочью, наставляли только правильной, изысканной речи, употребляемой вельможными послами, писцами, врачевателями.
И только начиная с пятнадцати лет, ибо несозревшие умы, предназначенные распоряжаться народными судьбами, надлежало всячески оберегать от соприкосновения с культурой, процветавшей в буквальном смысле на человеческих костях.
— Она владела чистым роме? — недоверчиво подняла брови Элеана.
— Выросла при дворе гелиопольского номарха, — с горечью обронила Ифтима. — Какая же я дура...
— Не смею спорить, — сухо сказала жрица.
Карать Нофрет было бы несправедливо, и уже не представлялось возможным: неделю назад искусница, затосковавшая по родине и потрясенная судьбой царской четы, покинула Крит.
Впорхнула Алькандра. Недоуменно и выжидающе остановилась посреди спальни.
Арсиноя с любопытством созерцала всеобщее замешательство.
— Да вы не бойтесь, — молвила девочка, встряхивая кудрями и улыбаясь. — Мне ужасно понравилось... Позовите Идоменея. Только потом непременно выдворите, как собирались, а Ифти пускай остается...
* * *
Мастер Эпей пробудился во мраке ночи. Отнюдь не от холода — лето и впрямь стояло исключительно теплое, — а от изрядной жажды и премерзкой сухости во рту.
Приподнялся на локте.
Повертел головою.
Припомнил, куда и почему забрел.
Сознание работало вполне отчетливо, тело повиновалось беспрекословно, хотя остаткам Дионисовых даров еще предстояло некоторое время кружить и гудеть по каждой жилке. Эпей зажмурился, крепко растер лоб тыльной стороной левой кисти, вновь открыл глаза.
Он лежал в непроницаемо темной сени векового дуба, устроившись меж толстых длинных корней, тянувшихся далеко в стороны. По-летнему желтая, большая луна обливала окрестную рощу медовым сиянием.
Деревья росли столь редко, что мачтовые алеппские сосны, чьи мохнатые лапы напрочь отбирают у почвы солнце, близ которых не растет даже неприхотливая трава, не говоря уж о нежных побегах лиственных пород, мирно перемежались с вечнозелеными дубами.
Стояло безветрие, царила тишина.
Снедаемый неодолимым желанием уснуть, Эпей доплелся до вожделенного убежища уже во мраке и тотчас угнездился близ огромного ствола, не слишком-то заботясь о дальнейшем. Как выяснилось, надлежало чуток помедлить по дороге и хотя бы впрок напиться воды, ибо ни бурдюка, ни завалящей фляжки у мастера не было.
Эпей облизнул запекшиеся губы, сел и начал думать вслух.
— Кажется, мы сваляли немалого дурака, дружище. Забрели гарпиям на закорки да шлепнулись, аки скоты зарезанные. Ни родничка, ни ручейка загодя не присмотрели. А теперь ищи-рыскай... Селена[15], правда, на подмогу вышла, все легче. Давай-ка рассудим толком и не торопясь. Эдакий лесок не от великой засухи вымахал. И не где-нибудь вымахал, а у самой что ни есть горной подошвы, правильно? Значит, если не речушка, то струйка сколь угодно паршивенькая иметься должна. Только вот он, вопрос окаянный: где? Не журчит, не булькает... Ладно, сейчас на розыски отправимся, помоги нам Артемида-охотница...
