Критская Телица - [156]
Даже самый неискушенный читатель вряд ли назовет его историческим произведением. Любители фантастики тоже призадумаются, прежде чем зачислить «Критскую телицу» в один ряд с книгами Дугласа Найлса или Муркока.
Говорить о каком-либо изощренном мифотворчестве не доводится и подавно.
Чисто фрейдистский вымысел, основанный на эклектическом изложении отрывочных сведений о древних средиземноморских культурах?
И этого не скажешь.
А вдобавок, весьма неожиданный post scriptum, — точно автор сознательно подшутил над излишне доверчивым книгочеем...
Доброе знакомство с господином Хелмом (удобства ради станем называть автора по псевдониму, заимствованному из приключенческих повестей Дональда Гамильтона, чья творческая манера наложила несомненный отпечаток на прозаический стиль Хелма и была учтена при работе над переводом), завязавшееся полтора десятка лет назад во время поездки в Англию, позволило мне обратиться к нему в письме и попросить некоторых пояснений.
Вопросы мои касались, в основном, откровенных и явно преднамеренных анахронизмов, коими «Критская телица» изобилует.
«Неужели Вашему Эрнесту не мог привидеться сон чуть более соответствующий исторической — или, хотя бы, мифологической — правде? Это ведь было бы вовсе не трудно... И почему большинство уроженцев Крита носит греческие имена?.. И чего ради столицей острова стала Кидония?..»
Примерно так написал я г-ну Хелму, и вот что ответил автор в любезном и пространном письме. Привожу выдержки.
«...Что до жанра этой книги, я попытался определить его с самого начала: эротико-приключенческий вымысел. Основанный, разумеется, на исторических данных, но все же вымысел.
Я стремился только развлечь благосклонного читателя, а заодно и себя самого... Упорная работа над книгой, посвященной крушениям царств и династий, крепко утомила меня. Сухие научные изыскания перестали радовать, наскучили, утомили. Из чистого озорства я временно прервал академические труды и написал «Критскую телицу».
Уж согласитесь, наукообразностью эта повесть не грешит! Я на славу отдохнул от необходимости выверять каждое положенное на бумагу слово, справляться с многочисленными источниками, доказывать и убеждать...
Все анахронизмы, неприятно Вас поразившие, — преднамеренны...
Во-первых, я дозволил себе немного позлить ученых мужей, сместив исторические события, смешав бытовые подробности, переврав общеизвестные мифы.
Во-вторых, как неопровержимо свидетельствует история, добрая половина катаклизмов, поражавших народы, страны, империи, брала начало в опочивальнях повелителей. Сплошь и рядом в тех же опочивальнях происходили все важнейшие события и наступала судьбоносная развязка. Перечитайте «Предупреждение», там об этом сказано достаточно.
И я построил своего рода отвлеченную схему крушения развращенной династии. К подлинным историческим событиям придуманная мною модель относится примерно так же, как абстрактный геометрический чертеж — к фигуре, существующей в действительности.
Пожалуй, Вы правы: изображенная мною страна очень мало походит на доантичный Крит. Гораздо удобнее было бы избрать местом действия, допустим, Атлантиду. Но об Атлантиде не писал только ленивый...
Этническая принадлежность критян по сей день остается загадкой. Многие исследователи небезосновательно считают их ближайшими родственниками древних греков. Поэтому я и пользовался греческими именами безо всякого смущения...
Что до избыточной, по Вашим словам, откровенности эротических сцен, отвечаю: живя болышую часть времени в провинциальном, добродетельном Йоркшире, я испытывал изрядное желание щелкнуть обывателя по носу... А, поскольку намереваюсь обитать в Йоркшире и впредь, решил воспользоваться псевдонимом...
Примите, и проч.»
Вряд ли можно добавить к словам г-на Хелма нечто существенное.
Уведомляю читателя, что бегство мастера Дедала и племянника его, Икара, с острова было вызвано именно той причиной, о которой повествуется в романе, и о которой лет семьдесят по цензурным соображениям не упоминали советские авторы (Кун и др.), объяснявшие чрезмерно поспешный отлет умельца тоской по родине...
Любопытных отсылаю к двухтомному труду Роберта Грэйвза "Греческие мифы".
Столицей минойского Крита в действительности был город Кносс, критская цивилизация и впрямь отличалась незаурядной гуманностью, а критское искусство достигло поистине блистательных высот...
Все имена собственные и географические названия приведены в соответствие русской литературной традиции.
С. А.
Мистико-приключенческая книга современного английского романиста повествует о переселении душ, о борьбе добра и зла, о магических ритуалах. Насыщена действием, изобилует фактическими сведениями, снабжена подробными примечаниями переводчика. Предназначается взрослому читателю.Книга основана на романе Денниса Уитли «Против тьмы», в который Хелм внес некоторые изменения и добавил еще одну сюжетную линию.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.