Критская Телица - [155]
Присмиревшего лавагета усадили на финикийский корабль. Арсиною и Эврибата препоручили заботам афинян.
— Пожалуй, удобнее всего будет с нами, — ласково сказала хорошенькая Роданфа, не без восторга разглядывая безупречно сложенную, одетую в роскошное платье царицу. — Пойдемте, я помогу вам устроиться...
— Спасибо, моя прелестная, — улыбнулась Арсиноя. — Пойдем, Эврибат...
По-прежнему величественно и уверенно шествуя вослед Роданфе, высокородная критянка перехватила оживившийся, заблестевший взгляд Эврибата и незаметно подтолкнула отпрыска.
Тот повернулся к родительнице.
— Не зарься, о хищный и неустрашимый пират, — шепнула сыну Арсиноя. — Это моя добыча...
* * *
А истинный отец Эврибата, капитан Эсон, сидел в портовой таверне вместе со своим подчиненным и приятелем Поликтором и, предварительно бросив неразговорчивому владельцу несколько золотых, осушал кубок за кубком.
— Получается, старина, — хмуро говорил он, — обоих нас вокруг пальца обвели...
— Да, — соглашался Поликтор. — Помнишь, как мы головы ломали: где истинный приказ, а где ложный?
— А вышло, оба приказа были противозаконными... Тьфу!
— Но кто помыслить мог, что перстнем печатным крамольники завладеют? Ведь от века такого не слыхано!
Эсон скривился, разом допил початую чашу, тот же час послал за новой.
Сочувственно глядя на друга, Поликтор последовал его примеру.
— Где мой экипаж? — вопросил Эсон. — И еще спрашиваю: кому, выходит, мы служили верой-правдой? Шайке святотатцев и рабовладельцев?
— Сдается мне, ты прав, — неохотно признал Поликтор.
— Царица-то, царица какова оказалась!..
Поликтор лишь рукою махнул и выругался.
Подняв было голову, Эсон вознамерился одернуть собеседника, но осекся и предложил:
— Давай лучше выпьем...
— Сколько добрых моряков пропало ни за драхму ломаную! — буркнул Поликтор.
— И четыре таких корабля! Ведь моему «Хвостоколу» в ходкости равных не было!
— Однако же, то суденышко и его бы обставило...
— Пожалуй... Экая посудина! Поглядишь — вроде бы и толком плюнуть не на что, а вот поди ты...
— Что называется, ни за медный дебен!
— Да, ни за понюх табаку...
Постскриптум
Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос...
Гомер. Перевод В. Жуковского
...Табаку...
Позвольте?.. Какого табаку? Древние табака не знали...
Эрнест зашевелился, открыл глаза, тотчас прищурился, ибо яркий солнечный свет пронизывал стекла огромного окна, стелился по темному паркету горячими, то ли желтоватыми, то ли прозрачными косоугольниками.
Сидевшая в изножье постели Грэйс улыбнулась мужу, затягиваясь и дымя наполовину выкуренной сигаретой, кивнула в сторону журнального столика, на котором красовалась объемистая чашка свежезаваренного кофе.
— Ты проспал едва ли не двадцать часов подряд, — весело сообщила Грэйс. — И, кажется, не без пользы. Выглядишь изрядно посвежевшим.
Стряхивая остатки дремоты, Эрнест протянул руку, осторожно взял чашку, пригубил.
Посмотрел на жену.
Рассеянно сделал второй глоток.
— Поздно вечером звонил Крис. «Фаюмский Лабиринт» отдан в печать. Чек перешлют завтра или послезавтра. И теперь я настаиваю, требую и вымогаю: три недели полного отдыха! Столько работать попросту нельзя!
— Можно, — возразил Эрнест безо всякой уверенности в голосе.
— Нет. Поедем в Бат, развеемся, поплаваем под парусом... Потом — пожалуйста, возвращайся к столу и пиши сызнова.
— Мне только что снилась новая книга, — встрепенулся Эрнест — Сумбурная, странная — но, кажется, занимательная...
— Вот и прекрасно. Сможешь спокойно и неторопливо обдумать все на досуге.
— Дай-ка и мне сигарету...
— Натощак?
— Да ведь постоянно закуриваю натощак!
— Закуривал. Отныне первая сигарета зажигается лишь после плотного завтрака. Отдыхать!
— Ну, еще разок. Только сегодня.
Грэйс протянула ему початую коробку «Мальборо», поднесла зажигалку.
— Энди приехал?
— Нет, позвонил незадолго до Криса, попросил разрешения задержаться у Хантеров еще немного. Ты ведь помнишь: их старший сын — Дэвид — заказывал себе какой-то особо хитроумный дельтаплан? Помнишь?
— Помню, чтоб ему!..
— Вчера игрушку, наконец, доставили. И мальчики очень хотят поглядеть на Дэвида-Летучего Голландца...
— Только сами пускай не вздумают пробовать!..
— Об этом я предупредила сразу... Хочешь, сооружу славный, в меру крепкий коктейль?
— С утра... Стоит ли?
— Думаю, после вчерашнего не вредно... Один кофе едва ли взбодрит по-настоящему.
— Тогда уж лучше бутылочку пива. Но чуть попозже, когда приму душ и приведу себя в должный порядок...
— Хорошо.
— Коктейль с утра... Полно, мы не варвары!
— А кто, любопытно знать, надрался вчера спозаранку? Фараон Хеопс?
Эрнест прищурился, попытался припомнить нечто безнадежно ускользнувшее после пробуждения. Однако не сумел.
— Поработай до полного упаду — и ты надерешься, — благодушно возразил он, попыхивая сигаретой. — А нынче у меня выходной. Блаженное безделье... Зачем же портить удовольствие?
— Умница, — просияла Грэйс. — Почаще бы так!
И послала мужу воздушный поцелуй.
Послесловие переводчика
Все это я, Лукиан, написал, зная глупости древних.Глупостью людям порой кажется мудрость сама...Лукиан. Перевод Ю. Шульца
Отнести роман британского поэта и филолога, пишущего прозу под псевдонимом Эрик Хелм, к определенному жанру довольно тяжело.
Мистико-приключенческая книга современного английского романиста повествует о переселении душ, о борьбе добра и зла, о магических ритуалах. Насыщена действием, изобилует фактическими сведениями, снабжена подробными примечаниями переводчика. Предназначается взрослому читателю.Книга основана на романе Денниса Уитли «Против тьмы», в который Хелм внес некоторые изменения и добавил еще одну сюжетную линию.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.