Критская Телица - [107]

Выкрикни Расенна старое как мир и незамысловатое, словно ишачий вопль, «бей его!», Гирр, конечно же, и не помыслил бы обернуться. Слишком опытен был и хитер. Но, повторяю, этруск и всегда-то отличался находчивостью, а уж в эту страшную для себя минуту — и подавно...

— Нет! — заорал Расенна. — Брать живым!

И критянин глянул назад.

Сделав отчаянное усилие, архипират вновь кувыркнулся, вскочил уже локтях в семи-восьми от соглядатая и намеревался стрелой броситься за борт, когда нечаянный взгляд подсказал Расенне, что делать и как поступать.

Этруск увидал объемистую порожнюю амфору.

Через полсекунды тяжелый глиняный сосуд очутился в руках Расенны. Гирр оскалился, вновь изготовил клинки, но капитан, вместо того, чтобы отступать, медленно и мягко двинулся навстречу, держа амфору вознесенной.

Необычный снаряд полетел в грудь противника.

Гирр защитился одновременным движением лезвий. Разлетевшаяся вдребезги амфора усыпала палубу крупными и мелкими осколками, заставила критянина отшатнуться.

А этруск извлек из-под скамьи новую посудину, столь же большую и увесистую.

— Дурак, — презрительно процедил соглядатай.

Здесь он ошибся. Недооценивать командирскую смекалку отнюдь не следовало.

Расенна сделал два упругих шага, снова метнул амфору.

Критянин опять подставил оба меча, но в этот раз могучие руки этруска послали массивный сосуд вовсе не в грудь и не в голову неприятеля.

Амфора метко и сокрушительно врезалась в Гирровы колени. Даже у закаленных атлетов коленные чашечки не способны безнаказанно выдержать внезапный и резкий удар, направляемый в сторону, противоположную естественному сгибу, наносимый большим, твердым и тяжелым, словно камень, предметом.

Посыпались новые осколки.

— Ах ты, тварь! — зарычал критянин.

Он только непроизвольно охнул, и удержался на ногах, но, разумеется, тотчас утратил прежнюю легкость передвижения.

«А минует немножко времени — почувствует себя по-настоящему скверно, — подумал этруск. — Такие повреждения сказываются чуть погодя...»

— Брось мечи, — произнес капитан спокойным голосом. — Тогда пощажу. Если, разумеется, будешь паинькой...

Тонко рассчитанная насмешка окончательно взбесила царского надсмотрщика. Гирр осторожно двинулся на Расенну, однако осторожность его была вызвана вовсе не боевыми соображениями: ноги болели и с каждой секундой повиновались неохотнее.

Этруск захохотал, перепрыгнул через пьяного ливийца, зорко следя за Гирром. Иди знай, а вдруг метнет меч?

«Эпея бы сюда с парой ножичков! — уже почти спокойно подумал Расенна — Глядишь, и амфорки попусту крушить не довелось бы...» — мысленно прибавил он, поднимая третью.

— Говорили же тебе, олух, — назидательным тоном обратился Расенна к соглядатаю, — битых семь лет втолковывали: на корабле должен быть порядок! А ты, скотина, всю миопарону пустой посудой завалил! Вот и не взыщи... — передразнил он. — А старина Харон от имени всех честных моряков и лодочников еще по темечку веслом поучит, ежели и у него в ладье такое свинство разведешь...

Сделав ложный замах, этруск с удовольствием убедился: Гирр непроизвольно дернулся, намереваясь прикрыть поврежденные колени.

— В последний раз по-доброму предлагаю: брось мечи.

Критянин заскрежетал зубами.

— Воля твоя, — вздохнул Расенна.

Новый ложный замах.

Новая попытка защититься.

Расенна отступил к самому древку надежного кормового весла, заставляя Гирра идти, работать разболевшимися и плохо повинующимися ногами. Что противник и сделал.

То ли не умел он метать мечей, то ли промахнуться не желал, то ли рассчитывал рано или поздно дотянуться до ненавистного капитана острием...

— Прощай, осел, — молвил Расенна, когда противников разделило всего четыре с небольшим локтя.

Отразить летящую амфору на таком расстоянии было невозможно. Уклониться — тоже: этруск целился не в голову, как попытался бы сделать на его месте менее опытный боец, а в грудь. Критянин опрокинулся, и мгновение спустя Расенна обрушился на него беспощадным прыжком.

Громадные ступни пирата окончательно размозжили Гирровы ушибленные, неспособные проворно согнуться и отпрянуть колени.

Гирр заревел и лишился чувств.

Два удара по вискам — наотмашь, — окончательно отняли у соглдцатая возможность когда-либо шевельнуться вновь.

Запыхавшийся этруск без промедления отправил поверженного за борт. Брызги взлетели, опали; всколебавшаяся поверхность воды постепенно разгладилась.

Расенна опустился на скамью, перевел дух. Потом разыскал новую амфору, перегнулся, доверху наполнил ее морской водой и опорожнил прямо на голову ближайшему гребцу. Проделал это еще и еще раз.

Человек недовольно застонал, поднял веки, ошалело уставился в лицо капитана.

— Подъем, — негромко велел этруск — И поживее...

* * *

Не то, чтобы Эпей не полагался на слово Расенны — мастер отлично знал хищную, однако на собственный лад исключительно честную натуру пирата. Но именно событий в подобном роде опасался грек, наотрез отказавшись препроводить Иолу на разбойничий корабль, и крепко придерживаясь первоначального замысла.

К тому же, этруску предстоял морской бой с изрядно превосходящим численностью и силой неприятелем. Хотя умелец вполне полагался на свое изобретение, дававшее миопароне огромный перевес в единоборстве с любым, сколь угодно могучим, судном, предрекать исход сражения было невозможно; да и огненного запаса Расенне хватило бы, как выяснилось, лишь на четыре залпа...