Критика цинического разума - [45]
в мышлении. Позволительно утверждать, что общее неприятное ощущение, которое вызывают сегодняшние отношения между полами, привело к тому, что склонность к рефлексии над причинами существования проблем сильно возросла, причем у обоих полов. Везде, где только ни начинают «вникать» в проблемы, обнаруживают, что обе стороны в отношениях между полами пребывают в раздумьях о них.
А что будет после раздумий? Ну, лично я не знаю никого, кто находился бы в состоянии «после раздумий». «Работа» рефлексии еще нигде не проделана до конца. Похоже, она бесконечна,— конечно, я имею в виду не «дурную бесконечность», а «хорошую», ту, которая сулит развитие и обретение зрелости. Есть тысяча причин, заставляющих человека лучше знакомиться с самим собой. Что бы мы ни представляли собой, как доброго, так и злого, мы прежде всего и «по натуре» являемся «идиотами в семье», если толковать это в самом широком смысле, то есть людьми, подвергшимися воспитанию. Идиотизмом Я Просвещение может заняться, только достигнув последней инстанции. Трудно ликвидировать внутренние автоматизмы; тяжело проникнуть в бессознательное. Наконец, непрерывное самопостижение было бы необходимо для того, чтобы препятствовать тяге к погружению в новое бессознательное, в новые ! автоматизмы, в новые слепые идентификации. Жизнь, которая ищет \ новых постоянных, принципиально тяготеет к инертности, несмотря ! на то, что в ней случаются перевороты и бывают моменты живой активности. Поэтому может возникнуть впечатление, что духовная история представляет собой просто череду идеологий, а не являющийся результатом систематического труда процесс выхода человеческой культуры из состояния несовершеннолетия и незрелости, из состояния ослепления и околдованности. В двойственном сумеречном свете «постпросвещения» идиотизм множества Я впутывается . во все более изощренные и все более извращенные ситуации — в сознательную бессознательность, в идентичность, сохраняемую и поддерживаемую в оборонительных целях.
Кажется, что страстная тяга к сохранению «идентичности» — это наиболее глубокое из бессознательно запрограммированного в нас, настолько скрытое, что долго ускользает даже от внимательной рефлексии. В нас как бы встроен какой-то формальный Некто — как носитель наших социальных идентификаций. Он везде и всюду надежно обеспечивает приоритет Чужого по отношению к Собственному; там, где мне казалось, что я существую как Я, на моем месте мне то и дело предшествовали другие, стремясь запрограммировать меня как автомат, посредством моей социализации делая меня достоянием общества. В нашем мире остается под запретом наше подлинное самопознание — познание себя в изначальном еще-никем-не-бытие. Оно похоронено под множеством табу, оно просто вызывает панику. Но, в принципе, ни одна жизнь не имеет имени. Сознающий себя и уверенный в себе Никто в нас — тот Никто, который
обретает свое имя и свои идентичности только со своим «социальным рождением»,— и есть то начало, которое является живым источником свободы. Полный жизни Никто — это тот, кто, несмотря на мерзость социализации, заставляет вспомнить об изобилии энергии, скрытом под личинами личностей. Его жизненная основа — сознающее себя и уверенное в себе тело, которое мы должны называть не nobody, a yesbody, не «нет-тело», а «да-тело»; это тело, которое в процессе индивидуализации способно пройти путь развития от лишенного рефлексивности «нарциссизма» к рефлектированному «открытию себя в мировом целом». В нем и обретает свое завершение последнее Просвещение — как критика видимости приватного, критика эгоистической кажимости. Но если доныне мистические прорывы в такие «интимнейшие» зоны доиндивидуальной пустоты были уделом лишь склонных к медитации меньшинств, то сегодня есть хорошие основания надеяться на то, что в нашем разорванном на части противоборствующими идентификациями мире такое Просвещение в конце концов станет и уделом большинства.
Нередко умение быть Никем требуется для того, чтобы просто выжить. Автор «Одиссеи» знал это и выразил свое знание в грандиознейшем, самом юмористическом фрагменте своего произведения. Одиссей, хитроумный греческий герой, в самый критический момент своих скитаний, убежав из пещеры ослепленного циклопа, кричит ему: «Того, кто ослепил тебя, зовут Никто!» Именно таким образом могут быть преодолены одноглазость и идентичность. Таким выкриком Одиссей, мастер умного самосохранения, достигает вершины своего хитроумия. Он покидает сферу примитивных моральных каузальностей, выпутываясь из сети мести. С этого момента он может не опасаться «зависти богов». Боги смеются над циклопом, когда он требует от них отомстить за него. Кто же заслуживает мести? Никто.
