Критика цинического разума - [18]

существует. Материалом для этого нас обеспечивают религиозные традиции. Так как Бог не предстает перед нами «эмпирически», ре­шающую роль в критике играет сопоставление и связывание атрибу­тов Бога с человеческим опытом. Ни при каких обстоятельствах ре­лигиозное учение о Боге и не может уклониться от этой атаки — ведь это означало бы, что оно превратилось в радикальную теологию, построенную на мистериях, или, если быть более последовательным, пришло к мистическому тезису о Боге, которого невозможно назвать. Этот корректный с точки зрения философии религии тезис обеспе­чивал бы достаточную защиту от просветительских допросов, при­званных выявить человеческие фантазии о Боге, которые таятся в представлениях о его атрибутах. Однако при таком отказе, свой­ственном мистике, религия не может стать социальным институтом (институцией); она живет тем, что презентирует устоявшиеся рас­сказы (мифы), стандартизованные атрибуты (имена и образы), равно как и стереотипные формы священного обихода (ритуалы) в надеж­но воспроизводимых формах. и>

Таким образом, требуется только более детально рассмотреть эти презентации, чтобы выйти на след, ведущий к тайне их фабри­кации. Текст Библии дает критику религии решающую подсказку: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию со­творил его» (Быт. 1:27). Вне всякого сомнения, это соотношение образов можно толковать и наоборот. Отныне нет никакой загадки, откуда происходят образы: человек и его опыт — вот материал, из которого сделаны официальные фантазии о Боге. Религиозный взор проецирует земные представления на небеса.

Одна из таких элементарных проекций — как же может быть иначе! — возникает из сферы представлений о семье и о зачатии. В политеистических религиях обнаруживаются достаточно запутан­ные, часто даже весьма фривольные внутрисемейные романы и сек­суальные аферы божеств, в чем можно легко убедиться, изучая ис­тории о греческих, египетских и индуистских «обитателях Олимпа». Никто не станет утверждать, что человеческая способность вообра­жения, рисуя небожителей, проявляла избыток скромности. Даже утонченное и безупречное в теологическом отношении христианское учение о Троице не свободно от фантазий о семье и о деторождении. Однако его особая утонченность позволяет Марии забеременеть от Святого Духа. Сатира разобралась, в чем состоит суть этого вызова. Тем самым должно быть устранено представление, что между От­цом и Сыном существует связь, вытекающая из сексуальных отно­шений. Христианский Бог, может, и способен «порождать», но не способен заниматься сексом, в силу чего кредо гласит с истинной утонченностью: gentium, поп factum *.

Близкородственной идее зачатия, порождения является идея авторства, сотворения, которое приписывается в особенности выс­шим богам или единому богу. Здесь примешивается человеческий

опыт производства, укорененный в крестьянской и ремесленничес­кой эмпирии. В своей работе человек узнал себя самого в качестве модели — как творец, как зачинщик нового, ранее не сущест­вовавшего. Чем больше прогрессировала механизация мира, тем боль­ше представление о Боге перемещалось от биологического представ­ления о зачатии к представлению о производстве; в соответствии с этим БоТ-зачитатель все более превращался в фабриканта мира, в первопроизводителя.

Третья элементарная проекция — проекция помощи, возмож­но, наиважнейшая среди конститутивных представлений религиоз­ной жизни. К Богу как помощнику во всех житейских невзгодах и на смертном одре обращена большая часть всех религиозных призы­вов. Но поскольку Божья помощь предполагает власть Бога над происходящим в мире, фантазия о Боге как помощнике смешивает­ся с человеческим опытом, содержащим познания об опеке, заботе и правлении. Популярный образ Христа — это образ доброго пасты­ря, пастуха. В ходе истории религии боги поделили между собой области своей власти и ответственности, будь то в форме контроля над отдельными секторами — элементами природы, такими как море, река, ветер, лес и урожай в поле, или в форме общего властво­вания над сотворенным миром. Несомненно, что политический опыт пронизывает эти проекции; власть Бога представляется по аналогии с функциями предводителя племени или короля. Религия феодаль­ного общества менее всего делает секрет из своей политической про­екции Бога, без колебаний превращая Бога в наивысшего по поло­жению феодала и обращаясь к нему с использованием феодального титула «господин»; по-английски и по сей день говорят My Lord.

Наивнее всего антропоморфизм или социоморфизм проявляет­ся там, где делаются попытки изобразить богов. По этой причине рефлексивные религии и теологии ввели строгие запреты на изобра­жение Бога: они поняли опасность опредмечивания, вещного вопло­щения божества. Иудейство, ислам, а также известные иконобор­ческие фракции христианства проявили в этом интеллигентную сдер­жанность. Уже в сатире просветителей высмеивались африканские божки, для которых черная кожа была столь же само собой разуме­ющейся, как и узкий разрез глаз для азиатских идолов. Авторы по­веселились на славу, прикидывая, как могли бы представлять своего бога львы, верблюды и пингвины: как льва, верблюда и пингвина.