Критический эксперимент 2033 - [8]

Вышли жрецы-фециалы и объявили:

— Только что наш коллега вернулся с границы. Вольски нам объявили войну и уже двинулись на наши земли.

Плебеи расхохотались.

— Так вам и надо, отцы-благодетели! Защищайте сами себя! А мы в войско не пойдём, чтобы нас потом вы в оковы заключали, плетьми били да железом жгли!

Гай Сициний, протиснувшись к Аппию, закричал:

— Прикажи ликторам сложить своего орла! Сними венок! Мы изберём своего консула, если вы хотите, чтобы мы вас защищали! И свой Сенат!

На лице Аппия Клавдия наконец-то отразилась эмоция: брезгливость и решимость. Он приказал ликторам схватить бунтовщика. Народ, вообще-то не очень почитавший Сициния, сплотился вокруг своего товарища и был видно, что вот-вот ринется на консула и растерзает его.

Но тут появился второй консул: Публий Сервилий Приск.

— В чём дело? Изложите, квириты, мне свои просьбы. Ведь время такое, когда нам нужно к согласию прийти.

Начались крики: «Нас порабощают»! «Нас порют и железом клеймят»! Но Опилий жестом утихомирил народ и сказал:

— Народ больше не желает идти на войну, потому что воинов наших за долги в рабство обращают, а военную добычу всю забирает Сенат, воинам ничего не достаётся. Сервилий, прислушайся к народу!

— Народ кое в чём прав, — произнёс Сервилий.

Лицо Аппия перекосила презрительная гримаса. Наконец-то он показал свои чувства в полной мере.

— Трус! — прогремел Аппий. — Уступаешь бунтовщикам!

— Не бунтовщикам, а плебеям, собравшимся на законную сходку под руководством трибунов. И не уступаю, а стремлюсь дела уладить к вящей славе Рима и народа его. Надо собрать Сенат, и он, я уверен, решит всё по справедливости. Не по причине страха перед народным волнением, а потому, что справедливость лежит в основе республики нашей.

Народ ещё поволновался, но затем нашёл себе дело. Почти никто из сенаторов не осмелился показываться в городе, и люди разбежались вытаскивать сенаторов из домов и собирать их на заседание. Через час все находившиеся в городе сенаторы были препровождены в дом Сената. Тот быстро проголосовал за то, чтобы доверить решение консулу Сервилию. Аппия, который настаивал на аресте и казни главарей бунтовщиков, поддержало только пять сенаторов.

Сервилий поднялся на трибунал и, не обращая внимания на Аппия, угрюмо сидевшего на курульном кресле, произнёс:

«Властью, доверенной мне Сенатом и народом, я решаю следующее. Ни один римский гражданин не может быть удержан в кабале и в оковах, если он желает сражаться за Рим и народ свой. Никто из семьи воина не может быть во время войны забран в кабалу за долги. Ничто из его имущества не может быть изъято заимодавцем. Во время пребывания воина в походе проценты на долги не берутся и не начисляются».

Настроение народа переменилось. Все закабалённые сразу стали записываться в войско. Те, у которых были долги, тоже. А за ними потянулись и остальные. Эбуций тоже записался, и его сделали первым деканом.

Аппий приметил спокойно ведущего себя и всё внимательно слушающего без всяких эмоций гражданина, навёл о нём справки у своих клиентов, и узнав, что это его должник, и, видимо, неоплатный, прислал к нему пару клиентов с приглашением быть его гостем до отхода войска.

Мгновение поколебавшись, Евгений принял приглашение: хотелось посмотреть дом одного из богатейших сенаторов изнутри, да и информацию надо было получать из первых рук. Из разговоров Евгений уже понял, сколько в писаной истории переврано: Рим не только победы одерживал, но и били его больно. Плебеи, оказывается, при царях бывали сенаторами, и некоторое время при республике избирались в консулы и плебеи. Но патриции постепенно наглели, и некий жрец изрёк повеление Юпитера, дабы больше в Сенате и среди магистратов плебеев не было. Особенно распоясались патриции после смерти последнего царя: до этого они всё-таки боялись, что плебеи призовут обратно изгнанника Тарквиния Гордого.

5. Домус Аппия Клавдия Сабина

Пока шли к дому Клавдия, хлынул ливень.

Дом патриция выглядел лучше почти всех других. Он был сложен из известняка, скреплённого глиной. Эбуция провели в атриум (поскольку латынь досталась ему по наследству от приёмника, он осознал второе значение этого слова: закопчённый дымный). В большой зале горел очаг, на котором готовился ужин. Дым выходил в отверстие в потолке (комплювий), которое было низшей точкой потолка, и дождевая вода стекала из комплювия в небольшой бассейн под дырой (имплювий). Провожатые омыли лицо и руки в имплювии, и Эбуцию пришлось сделать то же самое.

Напротив входа была комната-ниша, в которой сидела матрона и её несколько служанок и товарок из числа, видимо, жён и дочерей клиентов. Матрона и гражданки пряли и приказывали рабыням.

В атриуме, видимо, сегодня был ужин для клиентов. Гора свиного мяса, сколько угодно супа и просяной каши, хлеба, кислого вина. Всё самое простое, невкусное, но качественное.

— Небось сам патриций ест повкуснее, — заявил молодой клиент с повадками будущего паразита (в смысле Рима: лизоблюда, готового предать своего патрона).

— Помолчал бы, Руф! — оборвал его солидный лысый пожилой клиент, явно пользовавшийся уважением среди других. — Я бывал иногда на его семейных трапезах, ест он то же самое, только нам он отваливает не скупясь, а себя и своих домашних строго ограничивает. Ведь плебс любит обжираться за чужой счёт, и надо доставлять ему это удовольствие. А мы, отцы, должны соблюдать честь и чистоту имени своего.