Кристина - [21]

Глава IX

Мой колледж нашел мне место младшего секретаря (вполне звучный титул, позаимствовавший какую-то долю своего великолепия из табеля о рангах для государственных чиновников) в конторе одного из туристских агентств в Вест-Энде, с жалованьем два фунта в неделю. Это было почти то, о чем мечтала моя мать, готовя меня к карьере «личного светского секретаря». Ибо единственной чисто коммерческой операцией, которой нам приходилось заниматься, была выдача денег по аккредитивам. В остальном работа состояла в том, что мы устраивали нашим клиентам туристские поездки по стране, показывали им Лондон и выполняли их мелкие просьбы и поручения.

Управляющим конторой был мистер Фосетт, большой, добродушный, неуклюжий человек с черными блестящими глазами, имевший солидные связи в Европе и Америке и семью из четырех непутевых сыновей, с грехом пополам приобретавших в колледжах какие-то профессии. Этим в основном и объяснялся необычайно озабоченный вид мистера Фосетта, весьма импонировавший клиентам, которые не подозревали, что причиной его являются всего лишь постоянные семейные огорчения моего шефа.

Помощник мистера Фосетта, мистер Бэйнард был одним из тех джентльменов, старость которых уже смолоду написана на их лицах; небольшого роста, подвижный, он, казалось, ко всему был преисполнен недоброжелательности. Я сразу невзлюбила его, ибо в первый же день моей работы в конторе на площади Ватерлоо он отнял у меня мой звучный титул и стал называть просто «младшая». Секретарем мистера Фосетта была красивая еврейка мисс Розоман. Ее пышная красота напоминала недолговечную красоту распустившейся розы, изнемогающей от тяжести своих лепестков, — в любую минуту порыв холодного ветра мог сорвать их, оставив голый и сухой стебель. Мисс Розоман была практичной, прекрасно знающей свое дело молодой особой, у которой за видимым бесшабашным пренебрежением ко всему скрывалась добрая душа. Она работала у мистера Фосетта давно, еще в те годы, когда он возглавлял английское туристское агентство. Ему стоило большого труда оставить ее при себе сейчас, когда он перешел в американское агентство, ввиду упорного сопротивления главной администрации в Америке, которая не могла не считаться с антисемитскими настроениями некоторых своих клиентов.

Для прочей работы в конторе была еще мисс Клик, прилежная, тихая, тщедушная девушка, и рассыльный Хэттон, крупный мужчина с некрасивым лицом и стройным мускулистым телом. Одетый в шинель с галунами и фуражку с козырьком, Хэттон весь день бегал с поручениями по городу. Он неизменно сопровождал меня и мисс Розоман в качестве телохранителя, если по долгу службы нам приходилось отправляться в отель, чтобы писать под диктовку деловые письма наших клиентов.

— Это необходимо, — замечал в таких случаях мистер Фосетт со свойственным ему невероятно озабоченным и встревоженным видом, — ибо я отвечаю за вас перед вашими родителями. Люди в большинстве своем, — он шумно переводил дыхание, — э-хэ, более или менее джентльмены, но могут найтись и подлецы, так сказать, э-хэ… подонки. Однако ваши родители могут не беспокоиться.

Нам эта опека казалась совершенно излишней: у мисс Розоман не было родителей, а моему отцу и в голову бы не пришло беспокоиться обо мне. Но «план Фосетта», как мы это называли, неуклонно претворялся в жизнь, и когда, закончив работу, мы покидали номера наших клиентов в отелях «Кларидж», «Беркли» или «Браун», в конце коридора, словно часовой на посту, неизменно маячил поджидавший нас Хэттон.

Я довольно быстро и легко освоилась с работой, разумно решив, что должна свыкнуться со своей антипатией к мистеру Бэйнарду, как свыклась со спокойным, но непреодолимым отвращением к паукам и восточным ветрам. Я не испытывала особых затруднений ни в чем, кроме обращения с арифмометром. Обычно обменом долларов на фунты и выдачей денег по аккредитивам занимались мистер Бэйнард или мисс Розоман; но иногда в их отсутствие этим приходилось заниматься мне. Арифмометр был куплен главным образом для меня, поскольку все, даже Хэттон, столь же быстро и успешно производили подсчеты на полях отрывного календаря. Однако у меня была удивительная способность извлекать из арифмометра самые невероятные решения, ибо я была абсолютно лишена математического чутья. Цифровые ответы на арифмометре, как правило, получались верные. Трудность состояла лишь в том, чтобы в нужном месте поставить запятую десятичной дроби. Я никак не могла постичь той простой истины, что 750 долларов, переведенные в английские фунты по курсу 4 доллара 35 центов за фунт, дадут мне скорее трехзначную, чем двухзначную или четырехзначную цифру. Иногда я предлагала клиентам явно нелепые суммы. И с улыбкой им приходилось поправлять меня, а некоторые, видя мое отчаяние, нередко сами производили подсчеты или, перегнувшись через барьер, с невероятной быстротой — так опытная швея проводит строчку на швейной машине — извлекали из моего маленького арифмометра нужный результат.

Таким образом, аккредитивы стали моей главной и неприятной заботой; второй главной, но уже приятной заботой была еда. Компанию мне составляла мисс Розоман. Естественно, что на свои три фунта в неделю она могла позволить себе больше, чем я на свои два. Будучи крупнее меня и обладая хорошим аппетитом, она поглощала еду в значительно больших количествах, чем я. Из своего жалованья я еженедельно откладывала шесть шиллингов на транспорт, десять шиллингов тете Эмили и отцу на хозяйство, пять шиллингов на сигареты (десять штук в день, ибо я рано стала заядлым курильщиком и испытывала в этом настоящую потребность, которая с годами только возрастала); остальные девятнадцать шиллингов должны были покрыть расходы на страховые взносы, одежду, еженедельное посещение кино, удовлетворить мои скромные потребности в косметике и накормить меня.