К десяти часам вечера, баня была готова. Вода, словно в долине гейзеров бурлила в котле, поднимая огромные пузыри. Каменка прямо светилась от раскаленных камней.
— Эх, как хорошо-то как, до костей прожигает, — сказал Иван, и плеснул в каменку немного воды. Пар выстрелом вырвался из дверки, мгновенно наполняя помещение нестерпимым жаром.
— Ваня, только без фанатизма. Мы москвичи народ нежный и не приемлем таких температурно-физических экзерсисов.
— Не ссать сказал Суворов…
Селезнев стал хлестать себя березовым веником с каким — то неистовством. Москвич опустился на нижний полок и старался не дышать, смотрел с восхищением на своего нового знакомого.
— Что Василий, непривычно? Влезай на полок, я тебя попарю, вышла, чтобы из тебя вся дрянь столичная вышла! Все шлаки кремлевские с потом уйдут!
Через несколько секунд тело москвича стало красным, как у вареного рака. Выскочив в предбанник, Иван открыл дверь на улицу. Он, словно дельфин, нырнул в глубокий снег, наслаждаясь температурным контрастом. Следом за ним вылетел столичный гость, и завалился рядом с Иваном. От такого удовольствия, он, словно волк стал выть, обтирая себя снегом. От разгоряченных жаром тел, на холоде, шел пар, словно кто — то сунул в снег раскаленную до красна кочергу. Повалявшись на этой обжигающей холодом перине, мужики с криками вновь вскочили в раскаленную баню. Слегка подмерзнув на морозе, они еще с большим остервенением стали хлестать друг друга, вкладывая в удар, довольно приличные силы, пока пребывание в парилке стало невыносимым. От таких температурных перегрузок казалось, сердце просто выскочит из груди. По окончании процесса помыва, мужики, словно римские патриции обернувшись в белые простыни, развалились на лавках просторного предбанника.
— Я такую баню хочу, — проговорил Тимофеев, — это же настоящая блажь!
— Это настоящий кайф-ответил Иван и приоткрыв двери втянул в предбанник сумку с пивом, которое стояло на улице.
Иван на правах хозяина, налил по кружке пива и по сто грамм холодной водочки.
— Ну, вот так Тимофеевич, принимают гостей на Руси. Как состояние!? Ты доволен? — спросил пышущий жаром Селезнев.
— Это Ваня, просто фантастика! Я такого кайфа, никогда раньше не испытывал! Я зарядился на десяток лет, и омолодился, словно тот Иван дурак, из сказки «Конек Горбунок». Я вот, что думаю, меня жена не узнает, придется, куда на дискотеку идти, чтобы найти себе молодушку лет двадцати.
— Давай Тимофеевич за твое здоровье!!! — Селезнев поднял рюмку с водкой и чокнувшись с Тимофеевым, опрокинул содержимое в рот. Маленьким глоточком, он запил водку пивом, чтобы не застудить горло и крякнул от удовольствия. Краем белой простыни Иван, вытер образовавшиеся от пены, белые усы. Москвич, с улыбкой глянул на Селезнева и только сейчас проникся к нему всем сердцем, впустив его в свою душу.
— Я вот, что хочу сказать тебе Ваня… Вы провинциалы, люди очень счастливые! Я в столице, даже в самом крутом оздоровительном центре, такого удовольствия не смогу получить. А бабки заплатишь такие, как ты говоришь — мама не горюй! А у тебя природа, березовые веники, пар так пар, а у нас — что? Ванна да душ с горячей водой. Ну к примеру — я задницу помою, а удовольствие — удовольствие где взять? А у вас, каждая баня, это Ваня, не только чистота и гигиена, но и душевное удовлетворение! Это понимаешь, особый русский ритуал. Очищение духа и тела, от всякой накопившейся за неделю скверны! — сказал Тимофеев, размышляя по-философски над бренностью тела и силе русского духа.
— Ты Тимофеевич, преувеличиваешь, вот для тебя наша баня, это экзотика! Ты даже представить не можешь, сколько за этим кайфом скрыто труда. Воды наноси, дров на год заготовь, веников заготовь. Зимой пару раз баню протопишь, и думаешь, — лучше бы в городе сидел бы в ванне. А если захочешь в сартир? Ты дома сел на теплый толчок и сиди детективчик почитывай. А у нас? У нас ты зимой сидишь, а ветер холодный в очко завывает, словно в пустую бутылку. Поверь мне, детективчик не почитаешь. А когда в самый разгар зимы, из толчка начинают вонючие «Гималаи» подниматься!? Тогда, чтобы погадить, тебе приходится кирпичи подкладывать, чтобы задницей своей на этот говняный Эверест не взойти. Это дорогой мой гость, уже не экзотика! Это такая — бытовуха. У нас от такой жизни, народ просто вешается.,-сказал Селезнев сгущая краски местного бытия. — Давай еще по соточке вмажем, да лещиком копченым закусим! Вспоминать будешь мою баньку до конца своих дней! Я тебе обещаю, — сказал Иван, и вновь разлил в сосуды содержимое бутылок.
