Криминальный пасьянс - [46]

— Слышь, Страдивари! Я тебе чё велел лабать? [14]— почти задушевно спросил Клещ гитариста, положив ладонь на струны гитары.

— Вадим Сергеевич, ну сколько можно! У меня от этой попсы уже пальцы болят, — заныл гитарист, который знал необузданный нрав посетителя.

— Пальцы болят? — искренне удивился Клещ. — А ну-ка, покажи руку! — и, не дожидаясь, когда музыкант протянет правую руку, взял его за кисть своей левой рукой и развернул ладонь к своему лицу. — И правда, пальцы у тебя не такие, как всегда, — заплетающимся голосом произнёс Клещ, и, схватив своей правой рукой три пальца гитариста, резко нагнул их назад, на излом. Послышался противный хруст и пронзительный крик музыканта.

Потеряв интерес к гитаристу, Клещ развернулся и нанёс удар кулаком в лицо пианисту. Молодой парень свалился со стула и, встав на четвереньки, попытался подняться, но стоявший рядом Клещ остервенело, дважды ударил каблуком по пальцам рук. Вновь послышался хруст костей и пронзительный крик.

Охрана и метрдотель не вмешивались и со страхом ждали кровавой развязки, но Клещ неожиданно успокоился.

— Надо любить музыку!.. А они мне… пальцы болят… Сволочи! — расстроенно закончил Клещ короткий спич, предназначенный для всех находящихся в зале.

Зал ответил гробовой тишиной. Клещ подошёл к своему столику, бросил на грязную тарелку несколько мятых купюр и, захватив со спинки стула пиджак, покачиваясь, направился к выходу.

На душе у Клеща почему-то стало тоскливо. Он рассеянно пошарил по карманам в поисках очередной дозы кокаина, но ничего не нашёл. От расстройства Клещ заехал в челюсть охраннику парковки, но веселей на душе не стало. Он с трудом завёл новенький «Форд-фокус» и выехал на шоссе через цветочную клумбу.

Около часа Клещ мотался по ночному городу в поисках дозы, но, как назло, известные ему «точки» были закрыты стараниями местных сотрудников наркоконтроля. Наконец в порту повезло: знакомая проститутка указала на стоявший у пирса неприметный автомобиль с потушенными фарами. Клещ купил дозу и тут же, возле автомобиля, жадно втянул порошок ноздрями.

Через минуту он удовлетворённо отметил, что кожа на лице стала нечувствительной, голова онемела, но сознание прояснилось, и мир окрасился в радужные тона. На душе стало легко и радостно. Он со смехом потрепал по плечу наркодилера и с удивлением отметил, как неожиданно похорошела потасканная проститутка, на которую в последнее время «клевали» только оголодавшие после кругосветки моряки, да и то в состоянии сильного опьянения.

— Хочешь, я увезу тебя в царство любви? — с придыханием спросил Клещ, нежно поглаживая её по огрубевшей щеке.

— Хочу! — хрипло ответила портовая шлюха и попыталась жвачкой замаскировать отсутствие переднего зуба.

… В царство любви они не доехали: выехав за город, Клещ прозевал поворот, и они, перемахнув кювет, вылетели на пустырь. Пробежав сотню метров, «Форд-фокус» влетел передними колёсами в какую-то яму и благополучно заглох. От сильного удара их спасли подушки безопасности. Стареющая представительница древнейшей профессии от неожиданности проглотила жвачку и теперь испуганно икала.

— Кажется, я описалась! — констатировала она, косясь на водителя. Клещ, находясь под действием наркотика, молча открыл дверь со своей стороны и, забыв про случайную спутницу, решительно направился в сторону шоссе ловить запоздавшее такси.

Утром Клещ с трудом восстановил в памяти картину прошедшей ночи, после чего направил своих пацанов отбуксировать застрявший на пустыре «Форд-фокус» в ближайший автосервис.

Неожиданно позвонил Клим и срочно вызвал к себе. Клещ поменял помятый после вчерашних злоключений костюм на синие джинсы и траурно чёрную «водолазку», и через полчаса предстал перед выцветшими от лагерной тоски очами старого вора.

Для окружающих Клим вёл скромный образ жизни — так научили его воры довоенной закваски, и он строго придерживался правил: никогда не работал, не имел семью, не служил в армии, не сотрудничал с представителями власти, не шиковал в открытую и избегал всех видов роскоши. Глядя на загородные дома, которые словно напоказ выставляли молодые, дорвавшиеся до власти и денег воры, Клим недовольно морщился.

— Настоящий вор должен блюсти воровской закон не только на воле, но и в зоне, а этих молодых да ранних от роскошной жизни разве оторвёшь? Не пойдут они в зону по доброй воле, не поменяют мягкие перины на тюремную «шконку» [15], а кто «смотрящим» на зоне будет — мы, старики? — неоднократно говорил Клим своим проверенным «корешкам».

Старые сидельцы согласно кивали в ответ, клеймили новые порядки, но время шло, а всё оставалось по-прежнему. С тоской вспоминал Клим старые времена, когда слово вора в законе было превыше всего. Это и был воровской закон. Не то, что шпана малолетняя, но и матёрые, опалённые зоной воры в его присутствии не то что присесть, чихнуть без его разрешения не могли. Теперь всё в прошлом, теперь приходится иметь проверенную охрану. Большие деньги и запредельная роскошь извратили воровские понятия. Теперь жизнь вора в законе стоит каких-нибудь пару сотен тысяч «баксов».

От этих чёрных мыслей сердце старого вора дало сбой, и теперь он под наблюдением молодой сиделки грустно лежал под капельницей в своём неприметном доме, спрятанном среди густых зарослей китайского лимонника на берегу залива. Даже на склоне лет он оставался верен воровскому закону: жил скромно, спал в полглаза, пил не до пьяна, никому не доверял и зоны не боялся. Бывало в его жизни всякое, но раньше сам кровь он не проливал и к «мокрушникам»