Крики в ночи - [31]

Она проводила меня через внутренний дворик.

— Иногда невозможно найти разумных объяснений…

Эстель говорила, как Ле Брев, но мне это было не нужно.

— Мои дети так просто не убежали бы…

— Вы должны здраво посмотреть на их поведение в прошлом, — произнесла она, будто подразумевая, что они потеряны навсегда.

— Мне нужно знать, есть ли здесь в округе псих. Который похищает детей… Может быть, тот случай из прошлого даст ключ к отгадке.

— Нет. Уверена, что нет.

Мы постояли немного на ступеньках на улице.

— А я так любил Францию, — промолвил я с тоской.

— Мне жаль. Очень жаль.

— Сейчас я ее ненавижу.

Она быстро взглянула на меня.

— Ненавидеть — значит не понимать, — сказала она.

Ле Брев пришел к нам домой днем в сопровождении двух незнакомых сотрудников в строгих костюмах и блестящих солнцезащитных очках. Он отчитался передо мной о предпринятых шагах. Столько-то версий выдвинуто, столько-то проверено, проведен опрос психологов и теоретиков, кто-то задержан по подозрению, затем отпущен. Сексуальный маньяк-убийца в Лионе, который не мог быть на месте происшествия, потому что был арестован накануне той ночи. Слабая улыбка промелькнула на его лице, когда он проводил рукой по своим седым волосам.

— Это наиболее загадочное дело, месье. Очень необычные обстоятельства. Как правило, такие происшествия с туристами не случаются.

Затем он решил еще раз допросить меня, проявляя настойчивость прилежного ученика. Сколько еще мы собираемся пробыть здесь? Часто ли у Эммы бывают нервные припадки? Как только мы вернемся в Англию, он, конечно же, сразу нам сообщит, если будет что.

Эмма уже пришла в себя, но была одурманена лекарствами. Я боялся, что она принимает их в слишком большом количестве, но Ле Брев продолжал настаивать, чтобы она следовала указаниям врача.

Почему мы так волновали этого человека? Он что, не может заниматься своей работой, своими тысячами дел, и не высказывать этих показных забот, этих неискренних слов утешения? Чем больше я его узнавал, тем меньше доверял ему.

— Пожалуйста, оставьте нас одних.

— Конечно. Но меня волнует состояние вашей супруги.

— С ней будет все в порядке. Она поправится.

Мы с Эммой принадлежали друг другу, и мне нужно было показать ему это.

— Я люблю свою жену, — сказал я.

Он кивнул и не спеша удалился, явно сохраняя свои подозрения относительно моей персоны, потом уселся в машину и укатил прочь.

— 10 —

Во время долгих прогулок я пытался выработать какой-либо план. Для этого изучил шоссе на Шенон и прилегающие дороги, ведущие на отдаленные фермы с зелеными рыбоводными прудами и собаками, сидящими на цепи. Я поймал себя на том, что все больше думаю об Эстель: решит ли она помочь мне и что она может выяснить, однако от нее не было никаких вестей. Солнце пекло, и цветы засыхали, не успевая расцвести. Несколько крестьян чем-то занимались в полях, кричали дети, изредка сигналили машины, стремительно проносясь мимо… Проклятая провинция, казалось, поглотила тела моих детей.

Проходили дни, не принося никаких сдвигов в расследовании. И все же мы продолжали надеяться, Эмма и я.

— Отсутствие новостей — хорошая новость, — изрек однажды я.

Она лишь с презрением взглянула на меня:

— Откуда ты знаешь?

— Ну, дорогая, не может же все быть настолько плохо…

Теперь Эмма сидела часами у окна, смотря через поля на те ужасные деревья.

— Зачем ты привез нас сюда?

— Кто же знал, Эм, откуда я мог знать?

— Ты выходил на улицу… — прошептала она.

— Бог ты мой, дорогая! Ты что, сошла с ума? Неужели ты думаешь, что это сделал я?

Мы не могли позволить себе ссориться, тем более что Ле Брев, без сомнения, только этого от нас и ждал.

— Я никуда не выходил, — напомнил я ей. — Я проснулся и услышал крик. Или услышал крик и проснулся. Обнаружил, что нет электричества и попытался достать фонарь из машины. Вместо этого я промок, стоя в дверях. Ты все это прекрасно знаешь, дорогая.

Но я уже начал сомневаться в том, что Эмма мне верит.

Я поехал за едой в Шенон. Чувство, что на мне лежит тень подозрения, не покидало меня. Шенон — маленькая деревушка на пересечении дорог, с рестораном «Три апельсина» на углу. Церквушка и магазин, да еще гараж, который вечно был закрыт, весь облепленный старыми плакатами о соревнованиях по борьбе и концертах поп-групп в далекой Тулузе. Все местные жители были в курсе всего, что происходит в любом доме дальше по дороге, и они прекрасно знали, кто я такой, иностранец в тренировочных штанах и кроссовках. Когда я вошел в местную лавку, пожилые женщины уставились в свои сумки или исчезли за дверью. Похоже, они испугались. При моем появлении на главной улице двери домов закрылись. Кто-то окликнул мальчишек, игравших в футбол около деревьев, и они сорвались с места, как испуганные кролики.

Я думал, что за мной, вероятно, наблюдают через жалюзи в верхних комнатах. Возможно, один из мужчин на углу был поставлен сюда инспектором Ле Бревом. Ясно было, что местные жители постоянно судачат обо мне. Двое из них шарахнулись от меня прочь, будто от зачумленного, оставив других пялиться на меня, пока я проходил мимо. Старики с воспаленными глазами, которые хранят в своей памяти много воспоминаний и, несомненно, секретов, если бы мне только удалось поговорить с ними. Старики, которые не хотели знать меня.