Крики в ночи - [19]

— Ну что ж, пока мы ничего не имеем. Но кто знает? — Он нагнулся ко мне. — Итак, ваша супруга сказала, что вы слышали какой-то шум?

— Да.

Я объяснил про крик, который, как мне показалось, я слышал, и про попытку сходить за фонарем.

— Так вы выходили наружу?

— Нет, не смог. Там лило как из ведра.

— Ага. А что это был за крик?

Я много размышлял об этом эпизоде, но чем больше старался вспомнить, тем меньше мне это удавалось.

— Я не уверен. Может, это было какое-то животное или просто мое воображение. Меня разбудила гроза.

Ле Брев уставился на меня так, будто я лгал. Он нашел брошенную мною пижаму, которая все еще не высохла.

— Почему она мокрая?

— Я же говорил вам, что я собирался выйти наружу.

— Но вы сказали, что не выходили.

— Послушайте, дождь застал меня в дверях. И это все. Ради Бога…

— Понимаю. — Он улыбнулся и сменил тему. Я видел, что он верит мне только наполовину. — Итак, вы сказали, что закрыли входную дверь, перед тем как лечь спать? И также закрыли на задвижку дверь на кухню?

— Именно так. Привычка, знаете ли.

— Но когда мы приехали, она была открыта?

— Конечно. Мы оставили ее открытой для детей. Я не запирал с тех пор, как они исчезли.

Он внимательно осмотрел ключи и замки.

— А как насчет гаража?

Гараж? Я бросил машину во дворе. Гараж был забит всякой ерундой. Я даже не поднимал въездные жалюзи, а заглянул туда через боковую дверцу.

Ле Брев подозвал меня к ней и с видом победителя показал, что она никогда не закрывалась. На этой двери вообще не было замка.

— Видите, они могли уйти через эту дверь… а?

— Уйти куда?

— В этом-то весь вопрос, как сказал ваш Шекспир.

Обходя дом, он методично обследовал комнату за комнатой со всем содержимым.

— Это ваша? — Он поднял кудрявую собачонку Сюзи.

— Моей дочери. Она зовет ее Шоколадной.

— Она берет ее с собой в кровать? В десять лет?

— Да.

Он исследовал набивную игрушку, ее самую любимую собачку.

— Стало быть, если бы у нее была возможность, она обязательно взяла бы ее с собой?

— Наверняка взяла бы.

— Понятно.

Он аккуратно положил игрушку на маленькую прикроватную тумбочку и надел очки в золотой оправе, рассматривая книги и бумаги в гостиной.

— Месье, эти перчатки в ящике, они ваши? Несколько пар садовых перчаток, новых.

— Нет. Должно быть, они еще до нашего приезда находились в доме.

— Но почему их оставили здесь, месье, в этом буфете?

— Откуда, черт побери, я знаю?

Это он должен ответить мне почему, но он положил их назад и повернулся ко мне лицом, поблескивая темными глазами:

— Вы говорите, что в доме вообще не было электричества?

— Да, электричество отключилось. Вы же видите, свет до сих пор не горит.

Ле Брев слегка улыбнулся:

— В гараже есть… как его назвать… рубильник, который отключает электричество. Может быть, случилась перегрузка системы или ее повредил шторм…

— Рубильник?

— Именно. Или же свет просто выключили… кто-то… может быть, даже вы.

— Послушайте, — повысил тон я, — я сказал вам правду, да помоги мне Господь.

— Пожалуйста, пройдемте со мной.

Он провел меня мимо коробок с хламом к дальнему углу, выражая удивление, что я, архитектор, не исследовал гараж. Затем посмотрел на рубильник, почесав висок.

— Его никто не трогал?

— Да нет же, черт побери! Я даже не видел его. Должно быть, он вырубился ночью по какой-то причине — из-за грозы, наверное.

Инспектор вернул рубильник в положение «Вкл.», и в гараже зажегся свет.

— Вы уверены, что не наткнулись на него? Когда промокли?

Я разозлился:

— Господи Боже, инспектор. Я даже не входил сюда никогда. Я хотел включить свет, но не видел ни зги. Я промок, пытаясь добраться до машины.

— До машины? Почему до машины?

— Я уже говорил вам: там был фонарь, и я…

Он опять пожал плечами и подозвал одного из своих людей, чтобы сфотографировать рубильник. Мы стояли снаружи на мокром гравии, и он заметил Эмму, которая опять вышла, дрожа в своей тоненькой футболке. Вдруг он стал очень заботливым:

— Мадам, вы простудитесь.

— Я в порядке.

— Нет, пожалуйста, наденьте пальто. И отдохните. Я волнуюсь за вас.

Он взял ее за локоть и повел к входной двери.

— Идите в дом и присядьте. Пожалуйста, мадам. Не заставляйте меня волноваться. — Он водил своим аккуратным мизинцем по ее спине. — Успокойтесь, успокойтесь.

Наконец ему удалось уговорить ее войти в дом, и она подчинилась, уставившись в пространство. У меня было четкое ощущение, что он намерен пытать меня дальше.

В холле он отвел меня в сторону, встав так близко, что я чувствовал его дыхание.

— У вас есть американский паспорт?

— Да.

— А ваша жена англичанка?

Я кивнул.

— Значит, у вас любовь, да?

И опять меня это разозлило:

— Что, черт возьми, вы подразумеваете?

Он уставился на меня:

— Спрашиваю вас прямо, месье: у вас не было ссоры с женой?

— Нет.

Ле Брев помолчал, будто верил мне только наполовину.

— Ну хорошо. Значит, вы спите с ней?

— Да, — услышал я свой голос. — Я люблю ее.

Уголки его рта опустились вниз.

Успокоив Эмму, он оставил одну полицейскую машину перед домом, второй велел встать на дороге в Шенон и запихнул меня в третью. В свой большой голубой «ситроен». Напротив виднелся выезд на поле, откуда уже убрали дохлую корову, и он повернул машину к этим воротам. Мы проехали немного, подпрыгивая на колдобинах, пока не остановились у изгороди из колючей проволоки. За ней тянулась полоска деревьев, которую мы с Эммой заметили, когда приехали, — дуб, ясень и ореховые деревья, которые сейчас казались темными и молчаливыми. Он хлопнул дверью и приказал водителю ждать.