Крик вещей птицы - [36]

— Да уж наша пенька теперича не уступит никакой голландской, — сказал ржевский купец. — Протрепана, прочесана — не единой соринки от кострики. Пук-то прямо серебром отливает.

— Научились обрабатывать?

— Так у вас вон каки дотошны браковщики-то.

Мимо купцов, задев одного и порвав на нем поддевку (ах проказники эти драгили!), стремительно прокатилась к берегу тележка, нагруженная полосовым железом. Радищев посмотрел ей вслед и подумал, что добычей этого металла Россия уже утерла нос всей Европе, однако до сих пор торгует только полосами да листами, а ведь куда прибыльнее было бы продавать иностранцам какие-нибудь изделия.

— Жить не умеем, господа коммерсанты, — сказал Радищев. — Вот из железа-то можно вещи какие-нибудь делать и торговать ими. Не воск бы нам вывозить, а свечи. Не лен, а полотно. И о пеньке вам следует подумать, чтоб не волокном ее продавать, но, скажем, канатами, разной веревкой, холстом или мешками. С умом работать надобно, а вы в ноги бросаетесь. Не стыдно?

Между кораблями, стоявшими напротив, проскользнула двухвесельная лодка, и из нее вылез на набережную Мейснер. Он пошел было в таможню, но, увидев Радищева, круто повернул к нему.

— Господин советник, имею доложить вам, — сказал он, приблизившись.

— Желаю благ, — сказал Радищев купцам и отошел от них. — Ну что случилось? — спросил он у Мейснера.

— Дело весьма подозрительное, Александр Николаевич. Вон стоит английский корабль. У крепости, против мытного двора. Вон тот, с красным флагом.

— Да, флаг английский, вижу. Что, корабль стал на якорь?

— Нет, шел сюда и ухитрился сесть на мель, при такой-то воде.

— Так что же, друг, вы это и имели доложить?

— Минуту. Когда он сел, мы с Царевским поспешили к нему с досмотром. Нас приняли на борт и стали угощать портером. Это у них новое пиво. Черное. Мы выпили по кружке, однако приступили немедля к досмотру. И обнаружили припрятанный ящик. В хозяйственной каюте, под запасными парусами. Царевский, как надлежало, послал меня за гавенмейстером. Тот прибыл со мною на лодке, но его сразу пригласил к себе корабельщик, и вот они битый час сидят там запершись. С ними только переводчик. Я поспешил за вами. Прошу в лодку.

Мейснер, худой, слабый, изо всех сил налегал на весла, а лодка подавалась все-таки медленно. Радищев, сидя на корме, наблюдал за кораблем. Он увидел на палубе гавенмейстера. Тот появился на одно мгновение и тут же исчез. Через несколько минут опять поднялся наверх, но уже с Царевским и, видимо, с корабельщиком.

— Теперь его, черта, не поймаешь, — злобно сказал Мейснер, подгребая к борту судна.

Да, гавенмейстера сейчас невозможно было уличить в сделке.

— Небольшое недоразумение, господин советник, — заговорил он, встретив Радищева на палубе. — Не внесено в коносамент одно место. Ящик с лентами пропущен. Ошибочка произошла. Там, в Лондонском порту. Так, господин корабельщик? — Гавенмейстер повернулся к толстенькому невысокому англичанину, который стоял с сигарой во рту, заложив руки за спину. — Так вы поясняете?

Корабельщик отыскал глазами переводчика (тот стоял в сторонке), выслушал его, вынул изо рта сигару и улыбнулся.

— Передайте советнику, что я прошу его к себе, — сказал он.

— Но я желал бы сначала выяснить дело, — сказал по-английски Радищев.

— О, вы прекрасно знаете наш язык! — воскликнул корабельщик. — Нет, прошу вас ко мне. Прошу. Ящик в моей каюте.

— Хорошо, сэр, ведите к себе, — сказал Радищев.

В каюте корабельщик усадил гостя в мягкое кресло (англичанин и в пути не обходился без удобств), подал ему коробку с сигарами.

— Не курю, к сожалению, — сказал Радищев.

Но от портера он не отказался, потому что давно уж хотел пить, да нелишне было и узнать, что за напиток это новое английское пиво.

Корабельщик выдвинул из угла большой ящик, открыл его, и под солнечными лучами, косо падающими через оконце, ослепительной радугой засияли плотно уложенные ленты — огненно-алые, желтые, красные, голубые и зеленые.

— Тут на шесть тысяч рублей, — сказал корабельщик, сев в другое кресло. — Подсчитайте, сколько я должен уплатить таможенной пошлины.

— Много, — сказал Радищев.

— Но мы же можем разделить эту сумму между собою. Подумайте. Иначе я вынужден буду доставить этот ящик обратно хозяевам. Неужели захотите потерять такой удобный случай? — Англичанин, уверенный в своем успехе, посасывал сигару и высокомерно усмехался, откинувшись на мягкую спинку кресла. Радищев едва сдерживался, чтобы не расхохотаться: он вспомнил, как однажды в таможне раздели до нижнего белья одного французского купца. Тот все вот так же важничал и куражился, а досмотрщик тем временем заметил, что француз как-то странно толст, и привел его в контору, где с бедняги смотали почти двести аршин тончайших блонд. Но этот корабельщик не рисковал так низко уронить свое достоинство и потому вел себя даже нагло.

— И как же мы с вами договоримся? — говорил он, все усмехаясь.

— Везите ваши ленты обратно, — сказал, поднявшись, Радищев. — Или платите пошлину. Прощайте, сэр.

Он поднялся на верхнюю палубу и подошел к своим таможенникам.

— Александр Алексеевич, — обратился он к Царевскому, — прошу вас остаться на корабле, покамест не причалит к пристани. И проследите, пожалуйста, за ящиком, чтобы любезный гость не сбыл его нашим купцам без пошлины. А вам, господин гавенмейстер, не советую сговариваться.