Крик в ночи - [54]

Внезапно большой умник сорвался с места, вывалился из инвалидной коляски и, беспомощно взмахнув руками, распластался на полу.

— Сочувствую… искренне сочувствую, — кряхтел Сомов, затаскивая Филдса в коляску. — Лишний раз убеждаюсь, что жизнь наша состоит из взлетов и падений.

— Как тонко вы это подметили…

Собрав разбросанные по полу кассеты, Сомов перенес их Филдсу на колени и успокоительно произнес:

— Мужская дружба, коллега, не измеряется деньгами. Мы народ хоть и специфический, но верный до гробовой доски — раз я помог другу, значит, и друг мне поможет. Ну, а в противном случае, тело одного из друзей, сами понимаете, будет найдено в местах не столь отдаленных. Итак, вы должны написать книгу. Эта книга, по моему замыслу, станет бестселлером, ее будут рвать из рук в Мытищах и Малаховке, Жмеринке и Саратове, одним словом, везде, где существует свободное предпринимательство. В ней вы правдиво расскажете о бесстыжих коммуняках, вскроете пласты, создадите яркие образы борцов за демократю, а также выпуклые портреты тех, кто грубо попирает рыночные отношения.

— Но я их толком и не знаю…

Узнаете в процессе работы над книгой. Не хочу создавать превратное впечатление, будто аппарат давит на вас как на творческого индивидуума. Напротив! Пишите без оглядки, в свое удовольствие, а там, глядишь, создав имя, переберетесь на Запад, где и заживете по писательски. Вот тогда то мы с вами состыкнемся вновь, и вы, если пожелаете, вернете своим новым крестным отцам этот небольшой должок. По рукам?

И Сомов сжал липкую длань оторопевшего Джона Филдса.

Филдс сильно ущипнул себя за локоть — больно! История повторяется: один раз как трагедия, другой раз — как насмешка фортуны. То, что он сейчас слышал — их диалог с Сомовым — есть временной перевертыш его собственного разговора с Боцмановым и Швайковским. Удивительно! Он ущипнул себя посильнее — больно! А впрочем, какая разница… Вообще-то странно получается: предлагают работу, о которой имеется весьма туманное представление. Швайковский? Ведь он лишь дымка, зачуханное невостребованное привидение, пусть и талантливое. Боцманов? Спесивый упертый боров… Тьфу! Чертовщина да и только! Неужели эти люди станут прообразами его будущей книги?!

В палату вошли Сомов и самоуверенного вида незнакомый мужчина.

— Наслышан, наслышан… — внимательно посмотрев на Филдса, протянул незнакомец. — Ваши фонетические упражнения в бессознательном состоянии достойны самого пристального изучения. С научной точки зрения.

— Валериан Тимирзяевич Вездесущинский, — представил Сомов мужчину. — Доцент-психотерапевт. Теперь наш, так сказать, опекун по части сновидений. Интересно?

— Рад познакомиться, — ответил Филдс. — Как раз о таком опекуне, Тимирзяй Валерианович, я постоянно думал на протяжении многих недель.

Вездесущинский удовлетворенно откашлялся:

— Спасибо, Дмитрий.

— Дмитрий? — удивился больной.

— Э-э… как бы это сформулировать, — пояснил Сомов, обращаясь к Филдсу. — Видите-ли, уважаемый сэр, вы… ну, в общем, откровенно говоря… Дмитрий.

— Но почему не Вася или, скажем, не Гамлет?

— Потому, — мягко улыбнулся Вездесущинский, — что соответствующая бумага вами уже подписана, во-первых. И согласитесь, имя «Дмитрий», как ни крути, вполне вам подходит, во-вторых.

Филдс кисло усмехнулся:

— Сразу видно — опытный физиономист…

— Мы с вами сработаемся, Филдин, — заметил Вездесущинский.

— Филдин? А это еще что такое?

— Фамилия Дмитрия, — сказал Сомов. — С днем рождения, Дмитрий Фидин!

Филдс осторожно произнес:

— А мой пол… останется прежним?

Вездесущинский успокоительно спросил:

— Зачем он вам?

— Так, на всякий случай…

— Вот видите! — воскликнул Сомов. — Значит, интерес к жизни не потерян!

— Не потерян, не потерян! — подхватил Вездесущинский. — Ай да Дмитрий, ай да Филдин! Прямо половой разбойник какой-то…

Сомов и Вездесущинский, как двое шалых первоклашек, радостно выскочили из Филдсовой палаты, оставив полового разбойника в гордом одиночестве. А ведь действительно, подумал Филдс, пусть мои ноги напрочь обездвижены, зато мужское, в некотором смысле, поползновение находится на высочайшем уровне и до сих пор не востребовано.

В палате появилась медсестра:

— Здравствуйте, Филдин. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, неплохо…

Эту девушку он видел впервые: крутые бедра, упругие груди, зовущий взгляд, приятный волнующий голос — и Филдсово поползновение достигло невероятной высоты.

— Раздевайтесь, — улыбнулась девушка, — У нас мало времени.

— Разве это делается так быстро? — недвусмысленно взмолился он.

— Ровно десять минут. После вас я должна обслужить Егорова, Мухина, Алибабаева и, если хватит сил, Вездесущинского.

— Наш пострел везде поспел…

— Вы про кого?

— Про Вездесущинского.

Медсестра стала нежно стягивать с Филдса пижамные брюки:

— Ну и что? Зато у него чистая, без единого волоска, кожа. Терпеть не могу волосатых мужиков.

— Скажите, а какие мужики вам больше всего по душе?

Она смущенно подняла брови, обнаружив, наконец, Филдсово естество:

— Ого! Вот это показатель…

— Больше, чем у Вездесущинского?

— Больной!

— Неужели вам одного меня будет мало?

— Вы несдержанны…

— Да! Мне очень не терпится… — он схватил ее за ягодицу.