Кричащие часы - [62]

— Синьор из далекой холодной страны востока приехал к нам в Италию пожинать своим пением лавры и золото.

Я невольно вздрогнул от неожиданности.

— Откуда могла знать эта женщина, кто я и откуда я?

— Но синьор певец немного ошибся в своих расчетах, — улыбаясь, продолжала она, — славу он получил, а золото проскользнуло между пальцев!

Изумлению моему не было пределов.

— Откуда вы все это знаете?

Загадочная улыбка появилась на лице молодой женщины.

— Какая же я была бы колдунья, если бы не знала этого?

— Значит, вы покумились с чертом? — привел я в шутку итальянскую поговорку.

Видимо было, что моя собеседница обиделась этим замечанием.

— Я христианка!..

И она порывистым движением вытянула из-за ворота серебряную цепочку, на которой висело несколько образков и зашитый в красный шелк амулет.

Я успокоил ее, сказав, что эта была шутка с моей стороны.

— Что вы мне можете показать, синьора? — любезно спросил я ее, когда мы все втроем уселись у стола.

— Все, — последовал ее спокойный ответ.

Это «все» меня очень заинтересовало. Я наперед был уверен, что все окажется пустяками, грубым фокусом, способным морочить только невежественных итальянок.

— Отлично, — весело проговорил я, — начнем с прошлого. Можете вы мне восстановить воочию те картины, которые происходили, предположим, в сегодняшний день лет 360 тому назад, затем в тот же самый день 100 лет назад…

Цифры годов я брал первые, пришедшие мне на ум.

Колдунья встала из-за стола, спросила с тарелки лежащий на ней хлеб и поставила ее на табуретку, затем достала из кармана небольшую коробочку, из которой отсыпала на тарелку немного порошку. Зажегши последний, она затушила свечу.

От синеватого огонька по стенам комнаты забегали слабые тени. Лицо Концепционы сразу изменилось, озаренное отблеском пламени, оно стало синевато-бледным; широко разводя руками, молодая женщина шептала что-то про себя, жесты ее становились все округленнее, все величественнее. Мы с падроной продолжали стоять у окна, я внимательно следил за колдуньей. Сознаться, меня охватил невольный страх. Какой-то незнакомый, приятный, пряный запах щекотал мои ноздри. Несмотря на то, что порошка было насыпано очень мало на тарелке, горение его не прекращалось. Мало-помалу комната стала наполняться волнующимися клубами прозрачного дыма. Клубы эти слагались в какие-то неясные образы… Но вот все яснее и яснее обрисовывались человеческие фигуры, заблестели золоченые кирасы, дымку прорезали яркие цвета шелковых и бархатных костюмов, средневековые генуэзцы выдвинулись из мрака столетий, чтобы предстать перед моими изумленными взорами. Вся комната наполнилась народом.

Кого тут только не было! И блестящий генуэзец-рыцарь, в то же самое время купец, и вдохновенный художник-чеканщик или скульптор, и рослый паладин, вооруженный с головы до ног…

Все это, как на оживленной картине, двигалось, беззвучно говорило между собою…

Генуэзцы раздвинулись и в комнату начали вносить громадные сундуки. Благородные носильщики гнулись под их тяжестью, старик с седой бородой, в красной бархатной одежде, повелительным жестом приказывал открывать ящики, внимательно осматривал каждый из них, иногда вынимал какую-нибудь драгоценность, переливавшуюся огнями своих камней, снова клал в ящик и переходил к другим.

Скоро вся комната была заставлена ими.

Как это ни было странно, мы с падроной находились среди них, нисколько не чувствуя их прикосновения.

По знаку старика в красной одежде, генуэзцы вышли из комнаты в отверстие в том месте, где стояла кровать, и я заметил, как оно стало закладываться снаружи кирпичами.

У меня невольно захолодело сердце. Мы были в замурованном подземелье! Я уже хотел закричать от испуга, как вдруг вся картина, точно под влиянием дуновения ветра, исчезла.

Ее сменила другая. Совершенно пустая комната озарилась светом ночника. В одном из углов появилась связка соломы, на которой лежал исхудалый молодой человек; на лице его было написано страдание, он, видимо, силился приподняться навстречу вошедшим через нынешнюю дверь двум военным в треуголках, в коротких зеленых мундирах того времени и белых лосиных панталонах в обтяжку.

Один из последних, по-видимому, что-то строго спрашивал у узника, но тот только отрицательно качал головой.

Военный недовольным жестом обернулся к своему товарищу.

Свет погас, картина снова исчезла.

— Теперь что хотите еще видеть? — услышал я шепот Концепционы.

— Настоящее в моей семье, — чуть слышно ответил я ей.

Порошок в тарелке догорал, колдунья бросила новую щепотку и синее пламя весело забегало.

Снова все заволокло прозрачным дымом.

Сердце у меня вдруг забилось, я устремил глаза на волнующиеся передо мною клубы дыма с немым вопросом, что скрывается за их таинственною завесою.

Колдунья по-прежнему продолжала тихо шептать, движение ее рук не прекращалось, она точно ловила воздух и притягивала к себе.

На этот раз дым не так скоро рассеялся; волнуясь, он заволакивал комнату все больше и больше.

По-видимому, молодой женщине не так легко удалось воспроизвести настоящее, как удалось прошедшее. Ее чуть слышный шепот становился все громче и громче, она нервно выкрикивала непонятные слова на незнакомом мне языке. Разредившиеся слегка было волны опять сгустились.