Крестьянство России в Гражданской войне: к вопросу об истоках сталинизма - [11]

.

Как видим, В.П. Данилов рассматривает события 1918–1922 гг. не изолированно от предшествующего периода, а в их неразрывной связи, показывает их объективную закономерность, обусловленную процессом индустриально-рыночной модернизации страны. Он указывает на самостоятельный характер крестьянского движения, его огромное влияние на исход Гражданской войны. При этом крестьянство выступает активным субъектом исторического действия, а не пассивным объектом воздействия различных политических сил.

Значительный вклад в изучение крестьянского движения на территории Советской России в годы революции и Гражданской войны внесла Т.В. Осипова^{94}. В своих публикациях она дала подробный анализ проблемы, показала несостоятельность оценок предыдущего периода советской историографии. С использованием широкого комплекса источников (информационные сводки военных комиссариатов всех уровней, а также ВОХР, ВЧК, судебно-следственные документы по восстаниям) ею освещен ход основных крестьянских выступлений на территории Советской России в 1918–1921 гг., поддержана идея историков 1920-х гг. о крестьянских восстаниях как органической части Гражданской войны. Автор считает крестьянские восстания фактором, определившим ее исход. По мнению Осиповой, следует отказаться от представления о российском крестьянстве только как о пассивном объекте борьбы основных политических партий: кадетов, эсеров, большевиков, так как оно «выступало субъектом исторического процесса с 1905 г., творя свою крестьянскую революцию и отстаивая свои классовые интересы на глубоко осознанном уровне общинной демократии и уравнительного землепользования». Причины крестьянских восстаний в 1918–1921 гг. Осипова видит в аграрной и особенно продовольственной политике советской власти, которая «создавала объективные условия для борьбы крестьянского большинства против государства». В борьбе с коммунистическим государством и различными вариантами буржуазно-помещичьей власти, рождавшейся в ходе Гражданской войны, крестьянство выступало как активный субъект, отстаивавший с оружием в руках свои интересы и права, завоеванные в революции^{95}.

Однако в ее работах имеется ряд фактологических неточностей при освещении событий в Поволжье: «чапанной войны» и «вилочного восстания». В частности, автор неправомерно расширяет границы «чапанной войны», включая в нее территорию Пензенской, Оренбургской губерний и Уральской области, а «вилочного восстания» — территорию Симбирской губернии^{96}. Она приводит неверные данные о численности восставших. Имеются и другие неточности.

Подобная ситуация во многом объясняется тем обстоятельством, что Осипова в своих суждениях опиралась исключительно на документы центральных архивов и опубликованные источники. Этого недостаточно для получения полной картины события, что может быть достигнуто лишь при условии комплексного подхода — использования документов центральных и региональных архивов.

Для подтверждения этой мысли обратимся к монографиям С.А. Павлюченкова «Военный коммунизм в России: власть и массы» (М., 1997) и «Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа» (М., 1996). В первой монографии автор затрагивает проблему крестьянского движения и объясняет его причины двумя обстоятельствами. Во-первых, эгоизмом крестьян, отказавшихся от выполнения своих «обязанностей по отношению ко всему обществу» и спровоцировавших таким образом его ответную реакцию. Во-вторых, неспособностью большевиков «гибко подойти к крестьянству» вследствие своей убежденности в праве на монопольное обладание властью и идеологией. Крестьянский эгоизм, по мнению Павлюченкова, стал следствием действий революционеров, приманивших на свою сторону крестьянство политическим лозунгом «Земля — крестьянам», создавшим у него иллюзию, что «земля принадлежит не всей нации, а лишь ее крестьянской части». Данная иллюзия оказалась чревата Гражданской войной^{97}.

Монография написана автором на основе материалов центральных архивов, а также опубликованных источников. В специальной главе «Между революцией и реакцией — крестьянство в Гражданской войне» он касается событий на Средней Волге в 1918–1919 гг. и делает выводы, опираясь на узкий круг источников, недостаточных для создания действительно объективной картины события. Например, он без веских оснований заявляет об активной поддержке большинством крестьянства мятежа чехословацкого корпуса, о превращении крестьянства «в главную опору для развертывания демократической контрреволюции». В действительности в Поволжье ситуация была иной. Об этом можно судить хотя бы по публикации В.В. Кабанова, в которой он описал крестьянскую реакцию на мятеж чехословацкого корпуса так: крестьяне не знали, кто такие чехи, думали, что это «чеки» — деньги или какие-то неизвестные войска — «нехристи», дерущиеся с Красной гвардией^{98}. Голословно и утверждение Павлюченкова о «несомненной» связи «чапанного восстания» в Среднем Поволжье в марте 1919 г. с наступавшей Сибирской армией Колчака. Это старый историографический штамп. Бездоказательно и его заключение, что в 1918 г. происходили «восстания действительно зажиточного крестьянства» — «кулацкие мятежи», в 1919 г. к ним «активно подключаются середняцкие слои», а в 1920 г. «в повстанческое движение широко вливается бедняцкое население». Также не соответствует действительности вывод автора, что в первой половине 1920 г. «крестьянство вело себя относительно спокойно, ожидая практических шагов власти в важнейших вопросах деревенской жизни» [вспомним восстание «Черного орла» в Поволжье в февралемарте 1920 г. — В. К.] и т. д.