Крестьянский сын, дворянская дочь - [84]

Так и сделали, заперев предварительно Козлобородого в подвале. Никлай остался в доме — охранять Козла, да и не след ему было лишний разсветиться в городе. Долговые расписки самого полицмейстера взялась доставить его превосходительству лично в руки Зинаида Архиповна. А остальные остаток дня побегали, разнося ветер свободы по улицам губернского города С. Не одна душа уснула спокойно в тот вечер, не одинбрак им удалось сохранить в этот день, не одна семья избежала разорения и нищеты благодаря ребятам, не один человек не стал подносить револьвер к виску, спасаясь от позора. Взохнул спокойно в тот вечер губернский город. А уже ночью весёлые девицы несерьёзного дома порассказывали своим клиентам, как обмишурился Козлобородый, обставленный заезжими гастролёрами. И уже на следующий день губернский город С. был поставлен в известность о позорном падении занменитого мошенника.

* * *

Уходить было решено той же ночью. Сначала долго рядились кому доверить заполнение паспортов. Кирил был малограмотен. Николке не доверили — мальчишка ещё, а всем известно как небрежны мальчишки. Неплох был почерк у Наталки, но — азартна и торопыга. Остановились на Глаше, и девушка спокойным калиграфическим почеркеом заполнила все документы.

— Всё! Свободна! — выдохнула девушка, поставив последнюю точку.

А Кирилл подошел, обнял Глашуи прижал к своей груди её голову:

— Никому теперь тебя не отдам!

Расставание с Кириллом и Глашей вышло тяжелым: друзья, друзья настощие, уходили в неизвестность и будущее их было туманным, впрочем как и их с Наталкой судьба. Наташа плакала навзрыд, обнявшись с Глашей, а Кирилл, с чемоданом в руке, стоял рядом и, насупившись, быстно-быстро моргал глазами. И Николай, хоть и крепился, нет-нет, да и смахивал со щеки непрошенную слезу.

Однако прежде чем уходить, требовалось покончить с последним делом. Когда ушла собираться Наталка, Коля спустился в сарай, где сидел заранее извлечённый из погреба и привязанный к опоре Сенька. Он присел рядом и развязал пленнику рот, несмотря на ненависть пылающую у того в глазах.

— Арсений, я тебя сейчас отпущу, а ты меня выслушай, объясниться наконец надо. — начал было Николка, но был перебит злобным шипеньем бывшего друга.

— Вы что думаете, вам эти художества с рук сойдут? Да я сейчас!..

— Ничего ты сейчас не сделаешь, а если и доложишь в полицию — никого уже не найдешь. Мы ушли! — спокойно возразил Николка. — Может, и не увидимся вовсе, поэтому скажи, зачем ты меня подставил? Это ведь ты убил того гимназиста!

По тому, как вздрогнул Сенька, он понял, что догадка Бати верна.

— Я не хотел… видит Бог, не хотел! Само собой как-то получилось. Я только устроил это побоище, чтобы помешать вашей с Наташкой дружбе. Это по моему приказу Витька Соков, мой зверь, закидал гимназистов пакетами с карбидом. Я думал, что выйдет обычная склока.

— Ну, зачем? Для чего? — спросил Николка, но осекся.

С такой пылающей из Сенькиного взгляда ненавистью он еще не сталкивался. Это было не холодное равнодушие, и не брезгливое презрение, и даже не открытая неприязнь. Это была именно ненависть, ненависть чистая, без примесей.

— Да потому что я тебя НЕ-НА-ВИ-ЖУ! — сказал Сенька сначала тихо, вполголоса, но затем голос его становился все громче и последние фразы он едва не выкрикнул в лицо Николке. — Я тебя ненавижу с тех пор, когда ты один из нашего потока осмелился сказать НЕТ цуку. Ненавидел, когда тебя били, и когда ты независимо и свободно ходил по училищу в то время, пока мы вынуждены были пахать на своих дедов. Ненавижу за то, что ты был всегда первым и в драке и в учебе. Боже, более всего я желал, чтобы этот черномазый отделал тебя на арене как следует, и чем крепче Наталка сжимала мою руку в волнении за тебя, тем более я желал твоего позора. А более всего ненавижу, что ты увел, захватил мою Наталку. Она моя! Она моя по праву! Это моя добыча! И если ты меня отпустишь, то знай: где бы ты ни был, я отмщу! Я уничтожу тебя! Я отберу у тебя мою Наталку! Я все сказал!

Бросив все это в лицо Николке, Сенька замолк. Внешне Николкино лицо оставалось спокойным, но внутри бушевал ураган. «Никогда не выдавай противнику своих эмоций!» — наставлял Натлку и Николку Дед, Олег Игоревич Воинов, во время их занятий по фехтованию. Помнится, что что-то подобное говорил и Батя, Максим Фролович Яблоков.

— Я понял, учту! — только и ответил Николка, достал припасенный для такого случая нож и… стал разрезать путы на запястьях и щиколотках Арсения.

* * *

С воспоминаний о темах не очень далеких, но, тем не менее, не столь радостных, мысли юноши плавно перетекли на более приятный предмет. И Милая, и Наталочка, и Натусик, и Любимая, как только не называл Николка предмет своего обожания. Постепенно день стал клониться к зениту, поэтому возлюбленная должна была появиться уже скоро. Как ни скрашивали эти ежедневные часы любви, вынужденное сиденье в их детском шалаше Николка переносил с трудом: деятельную натуру мальчишки съедало нетерпенье. Как было промеж ними сговорено, Наталка должна была ехать вместе с родителями в Москву на оглашение дедова завещания. Следом в Первопрестольной должен появиться и Николай. Дальше их мечты скрывались в дымке неопределенности.