Крестовый поход - [97]

— Теперь мы видим истину как бы сквозь тусклое стекло, — подтвердил отец Хуан, цитируя первое послание Коринфянам. — Именно поэтому я приглашаю тебя во время обряда читать часы. Когда мы станем молиться вместе, может быть, твой святой покровитель прикроет тебя щитом от испытующего взгляда посторонних.

— А Холгар? — спросил Антонио.

Он озорно улыбнулся.

— Посмотрим… надеюсь, святой Иуда[82] присмотрит за ним.

Святой Иуда был покровителем всякого безнадежного дела.

— Но святой Иуда — святой покровитель Джеми, — возразил Антонио.

— Давай отойдем в сторонку, — предложил отец Хуан.

1591 год от Р. Х., Пеньюэла, Испания

Сан Хуан де ла Крус

Хуан де ла Крус, урожденный Хуан де Йепес-и-Альварес, был крещеный еврей. Он родился в еврейской семье и еще в детстве обратился в лоно церкви. Он спал на жесткой постели, и келья его была всегда исполнена светом. Перед смертью он объявил свою последнюю волю.

«О, душа моя, лети, живи вечно и трудись на благо Отца нашего небесного. Живи вечно, лети на крыльях ветра, в лучах солнца. Благослови этот мир и исправь его».

И испустил дух, а вместе с ним оставил все земные тревоги, и благодать снизошла на него, и ему казалось, что летит он на ангельских крылах, и несет его рука самого Господа.

1941 год от Р. Х., юго-запад Франции

Граница с Испанией

Антонио де ла Крус

Низкие облака заволокли вершины скалистых холмов, когда Антонио и все, кто уцелел из его отряда, под плотным минометным и пулеметным огнем бежали вниз по крутым склонам. Один за другим они исчезали в густых зарослях маки,[83] подлеска, который и дал им свое имя: «маки», бойцы за свободу. На грубом шерстяном свитере Антонио был вышит Лоренский крест,[84] символ вооруженных сил свободной Франции, в которые он вступил добровольцем. Теперь он один из «маки», инакомыслящий и диссидент. Испания лежала в руинах, формально объявив о своем нейтралитете, но испанский диктатор Франко во всем проявлял лояльность Адольфу Гитлеру и его союзникам, Японии и Италии.

В самом конце гражданской войны Антонио воевал против Франко; она закончилась два года назад, в 1939 году. Теперь его враг — иностранные захватчики. В обоих случаях это было непослушание своему духовному наставнику, отцу Франциско, запретившему ему сражаться.

— Народу Божьему нужны не пули, а молитвы, — горячо настаивал этот старик, когда Антонио склонился перед ним на коленях в маленькой часовенке, посвященной деве Марии.

Здесь стояла статуя Богоматери с протянутыми вперед руками, в коричневой, как у монахов, рясе, перевязанной веревочным поясом. У отца Франциско волосы на макушке уже не росли, голова облысела, обрамленная жиденькой порослью волос, словно тонзура, но на голове Антонио вились шелковистые кудри, и Беатрис всегда жаловалась, что они ему все равно ни к чему.

— Народу Божьему нужна победа, — ответил тогда Антонио, склоняя голову.

Ему было всего девятнадцать лет, он был еще слишком молод, чтобы служить мессу перед растущим числом вдов и сирот, но это был самый подходящий возраст, чтобы взять в руки винтовку и защищать их. Сердце его горело, он рвался в бой за правое дело. Он не принял еще окончательного обета, до этого момента оставалось несколько лет, но твердо решил стать священником. Иногда ему казалось, что его оставшаяся без отца семья погибла, что она принесла себя в жертву его призванию. Если он покинет Саламанку и вступит в вооруженные силы Свободной Франции, будет ли их смерть не столь бессмысленной?

— Я не отпускаю тебя, — стоял на своем отец Франциск.

Антонио тщательно все взвесил. Его вдохновляло сознание, что он носит ту же фамилию, что и Сан-Хуан де ла Крус, которую тот взял себе при крещении; Антонио изучал жизнь этого святого и узнал, что Сан-Хуана — святого Иоанна — такие же католические священники, его братия, бросили в тюрьму и пытали за убеждения. Святой Иоанн не покорился им и бежал. И вот однажды ночью, когда братья Антонио во Христе были на вечерней молитве, Антонио покинул семинарию. Он вышел через боковую дверь, надев тонкую зеленую рубашку, темно-коричневые полотняные штаны и ботинки. Подражая «маки», он зачесал волосы назад, прихватил их в виде хвостика и надел черный берет.

Не успела опуститься ночь, а на плече его уже висел карабин, и тело согревал свитер, что чуть не насильно на него надела женщина, с которой он познакомился в таверне «Эль Кокодрило» — то есть, «Крокодил». На рукаве красовалась новенькая нашивка «Свободной Франции» с шестиконечным крестом, вышитая этой женщиной для своего мужа; теперь свитер ему не понадобится: три дня назад враги поставили его к стенке и расстреляли.

Антонио принял этот подарок, как дар Божий — этот крест с перекладиной вверху был символом отрядов «Свободной Франции»; такой же крест был и эмблемой Жанны д'Арк. Обезумевшая от горя, пьяная женщина жарко поцеловала его и умоляла лечь с ней в постель.

Но он помнил про Литу и отказался, стараясь сделать это как можно мягче и деликатней.

И теперь он здесь, покрытый пылью и грязью, бежит от немцев, которые упорно, как бездушная машина, продвигаются вперед — такими он и представлял себе этих нелюдей. Бесстрастные и деловитые, они очищали испанское общество от так называемого сброда — того самого сброда, которому он возжелал служить в качестве священника. Не только от евреев и от умственно неполноценных, но и от всех слабых и беззащитных. Скоро всех испанцев и всех французов Гитлер назовет сбродом. В этом Антонио не сомневался.