Крестовый поход - [94]

— Ja, вижу большие щиты, — сообщил Холгар. — Огромными буквами, какие-то лозунги. Вот на этом написано: «Друзья». Нарисованы мужчина и женщина с большими клыками, улыбаются, глядя на старушку с ребенком.

— А вон тот видишь? «Мир всем», — прочитал отец Хуан, вытянув шею. — Por el amor de Dios,[77] вы только посмотрите. Вампир с распростертыми, как у Христа, руками.

Антонио что-то проворчал.

— «Грудью встанем на защиту города от бандитов пресловутого Сопротивления», — нараспев прочитала Сюзи через плечо, будто знала все лозунги наизусть. — Мы, выходит, бандиты, мы мешаем жить этим хорошим, добреньким вампирам. Причем все знают, что бандиты как раз они, но заявить об этом ни у кого не хватает смелости.

— Мир сошел с ума, — негромко прорычал Холгар.

Фургон подскочил на выбоине, и Дженн застонала от боли. Антонио погладил ее по щеке. Рука его была еще холодней, чем ее щеки.

— Тонио, — сказала она, — у нас все провалилось.

— Нет, — начал было он и замолчал, глядя на нее сверху вниз; в глазах его снова плясали алые огоньки. — Si, Дженн, ты права. Полный провал.

Услышав это от него, она совсем пала духом. Раненая, напуганная, охваченная отчаянием, она расплакалась. Кончики его пальцев нежно касались ее щек, но тщетно он пытался ее успокоить.

— О, господи, Антонио, что будет с моей сестрой? — захлебывалась она рыданиями.

Одной рукой он сжимал ей ладонь, другой гладил по лицу, по лбу, по шее.

— Yo se. Я знаю. Все в руках Божиих. И я уверен, что он не оставит ее.

— Мне от этого не легче, — всхлипывая, говорила она.

— Он с нами, Он протягивает нам руки, тебе только надо протянуть свои навстречу.

«И мне тоже», — думал Антонио.

Но он всего лишь вампир. Вампир, который служил при дворе своего «крестного отца» и господина Серджио. Один из многих подчиненных Серджио вампиров, которые нападали на уличных девчонок и мадридских бродяг, чтобы полакомиться кровью. Были не в силах контролировать свои неистовые желания. Наблюдали, как непослушного Maldito привязали к столбу, словно жертву инквизиции, и ждали, когда взойдет солнце и сотрет его с лица земли. Знакомились с богами Проклятых, например, с богом, которому поклонялся Серджио, Орком,[78] несущим свет и наказание тем, кто нарушил свои обеты. Богами ада, обещавшими принести во мрак свет, например, Люцифер, вождь богов ада, светоносный. Который, если его увидишь в этой жизни, спалит своего соглядатая дотла. Ослепленный светом, но не ангельским, а демоническим. Именно поэтому дневной свет сжигает вампиров, по крайней мере, так говорят. Да и людей тоже, только медленно.

Фургон катил дальше, небо светлело, а Антонио все смотрел на Дженн. Ах, если бы нарушить обеты, если бы наплевать на необходимость строго держать себя в руках…

В яркий солнечный день он отправился бы туда, где солнце светит ярче всего. С радостью подставил бы лицо солнечным лучам и превратился бы в пепел, в прах, и ветер развеял бы этот прах по всей земле.

ГЛАВА 15

Это настоящий крестовый поход, по крайней мере, для большинства из нас. Мы посвятили своему делу всю нашу жизнь и с радостью пожертвуем ею ради великой цели. В нашей битве нас ведут за собой идеалы, свойственные юности, но каждый из нас одновременно борется с душевным волнением и смущением, свойственным человеку зрелому. Из любви и ненависти прядется нить нашей жизни и нашей смерти, и особенно это относится ко мне, Дженн Лейтнер.

А кое к кому из нас смерть никогда не придет. А это значит, этот бой будет длиться… вечно.

Из дневника Дженн Лейтнер

Новый Орлеан

Охотники и бойцы Сопротивления

Фургон, трясясь и лавируя, набрал скорость; Дженн удалось задремать. Ей снилось, что они с Хедой идут по песчаному берегу моря, и она предостерегает сестру о том, что здесь водятся акулы.

— Они могут учуять твой запах, — говорит Дженн.

— Знаю, — отвечает ей Хеда. — Я ведь тоже сейчас акула.

Дженн вскрикнула и проснулась. Над ней наклонились Антонио с Холгаром; дверь фургона была открыта.

— Все хорошо, — успокаивал ее Антонио.

Лицо его измучено заботой, и сейчас он очень похож на того Антонио, которого она помнила, когда увидела в свой первый день в академии, с серьезным лицом, обрамленным длинными вьющимися волосами. В мочке уха висела серьга с рубиновым крестиком. На вид ему еще не было и двадцати. С тех пор он нисколько не изменился.

Отец Хуан представил его как семинариста, который когда-нибудь станет священником. Он не стал уточнять, что в звании семинариста Антонио пребывает уже семьдесят с лишком лет.

— Мы встали в тенечке, — тихо сказал Холгар, — чтобы Антонио не нахватался солнца.

Она улыбнулась обоим болезненной улыбкой сквозь слезы и села, с удивлением обнаружив, что рукав рубашки ее закатан выше локтя, а на плечи накинута куртка. Рука перевязана и висит на бинте, подвешенном на шее, наподобие автомата, который сейчас исчез.

— Это я перевязал, — сказал Антонио, отвечая на вопрос, написанный на ее удивленном лице. — Как санитарка на поле боя.

— Пошли, — сказал отец Хуан, сунув голову внутрь фургона. — Антонио, крыша тебя прикроет, но быстро заходи внутрь и двигай дальше от входа, в самую середину дома.