Крестовые походы. Под сенью креста - [15]

Вот такой бурлящий котел страстей, междоусобных войн и террора и представлял из себя исламский мир, когда на его западных границах неожиданно появились крестоносцы.

Глава 4. Клермонский призыв: дух и материя

И тут мы вплотную подошли к одному из тех редких событий в истории, которые, не будучи слишком значительными сами по себе, играют роль того первого камня, с коего начинается лавина. Событие это случилось 26 ноября 1095 года на равнине близ небольшого городка Клермон, во французской провинции Овернь, и ему суждено было на века определить ход европейской истории — более того, обусловить один из главных векторов развития истории мировой. Именно здесь римский папа Урбан II произнес свою знаменитую речь о походе для освобождения Гроба Господня, и имя ничем не примечательного городка навеки связалось с крестоносным движением, олицетворяя его начало: Клермонский призыв.

Но что же, собственно, произошло тем холодным ноябрьским днем в Оверни? Какие слова Урбана II стали искрой, разжегшей пламя крестовых походов? Почему, наконец, разгорелось это неистовое пламя? История знает сотни и тысячи призывов, пропавших втуне или не принесших ожидаемого результата, а обратные примеры — успеха сверх ожиданий — можно пересчитать по пальцам. Клермонский призыв относится к числу последних, и хотя бы поэтому достоин самого подробного рассказа.

Уже с самого утра ,26 ноября на равнине у Клер-мона воцарилось небывалое оживление. Давно прошел слух, что после закрытия созванного в этом городе церковного собора римский папа произнесет перед народом очень важную речь. Собор открылся 18 ноября, его заседания продолжались целую неделю, и всю эту неделю к Клермону стекались толпы людей самого разного звания. Всех их вела надежда воочию увидеть и услышать главу апостольского престола и наместника Христа на Земле. Такое событие, особенно для французской глубинки того времени, было фактом совершенно исключительным — уж очень редко папы покидали Рим, а тем более пределы Италии. Всех особенно привлекало то, что и первосвященник апостольской церкви был свой, из французов, а значит, и говорить он будет для всех собравшихся. И вот к помосту, сооруженному для папы римского еще накануне славного дня, собирается огромная масса людей: среди них — сотни рыцарей и владетельных сеньоров, тысячи монахов и священников, съехавшихся из монастырей и приходов едва ли не всей Франции, десятки тысяч простолюдинов из окрестных селений. Все они ждут появления преемника св. Петра, как дети ждут чудес в новогоднюю ночь.

И Урбан II вполне оправдал надежды верующих. Внезапно зазвонили все церковные колокола Клермо-на, и под их звон из ворот города выступила чрезвычайно торжественная процессия высших сановников католической апостольской церкви. Впереди всех, в высокой тиаре* и белом облачении — сам глава римского престола. За ним — четырнадцать архиепископов в парадных одеждах, далее на небольшом отдалении двести двадцать пять епископов и сто настоятелей крупнейших христианских монастырей. Гомон толпы превращается в рев, тысячи людей падают на колени и молят о благословении. Но вот папа всходит на помост и воздевает руку, прося тишины. Людское море медленно стихает, и Урбан II начинает свою эпохальную речь.

О чем и как именно говорил этот бывший клюнии-ский монах, выходец из хорошего французского дворянского рода, нам доподлинно неизвестно. Сохранилось несколько списков папской речи, но даже очевидцы передавали потом его слова по-разному. Это, впрочем, вполне понятно: ведь речь папы, уже весьма пожилого человека, вряд ли была слышна всем, и его слова пересказывались стоящими в передних рядах во время многочисленных пауз. Это, однако, и не ослабило впечатления от речи, и не изменило ее основной смысл.

Папа говорил о страданиях христиан в Святой Земле, об осквернении язычниками-сельджуками христианских святынь (сельджуки, конечно, были мусульманами, а вовсе не язычниками, и хотя бы поэтому не могли осквернить могилу Исы — одного из своих великих пророков, но чего не скажешь ради красного словца и достижения главной цели), о притеснениях, чинимых благочестивым пилигримам*. Он расписывал величайшие опасности, которым подвергались великий град Константина и восточные братья во Христе. Да, Урбан II умел находить слова... Тысячи людей плакали, тысячи посылали проклятия «нечестивым агарянам». Желаемый эффект достигнут, и папа переходит к главному. «Обратитесь на Восток, — говорит он, — освободите Гроб Господень. Возьмите в руки меч и копье и вступите в бой за правую веру. И пусть знаком вашего святого паломничества станет крест из красной материи, нашитый на одежду. Верьте в Бога и Святой Крест, и победа будет за вами».

«Так хочет Бог!» — ревет в экстазе толпа, и Урбан подхватывает: «Да, так хочет Бог, и пусть эти достопамятные слова, внушенные Святым Духом, будут впредь боевым кличем, поддерживающим ваше благочестивое рвение и мужество». «Так хочет Бог!» — снова истошно вопит доведенное до фанатического экстаза человеческое стадо. Собравшиеся тут же нашивают на одежду красные кресты, услужливо раздаваемые многочисленными прелатами. Самые рьяные выжигают крест прямо на теле, а папа тем временем завершает свою речь. «Земля, которую вы населяете, сжата повсюду морем и горами, и поэтому сделалась тесной при вашей многочисленности. Богатствами же она не обильна и едва прокармливает тех, кто ее обрабатывает. Отсюда происходит то, что вы друг друга кусаете и пожираете, аки псы алчущие, ведете войны, наносите смертельные раны. Пусть же теперь прекратится ваша ненависть, смолкнет вражда, стихнут войны и задремлет междоусобие. Идите ко Гробу Святому, а святая церковь не оставит своим попечением ваших близких. Освободите Святую Землю из рук язычников и подчините ее себе. Земля та течет молоком и медом; те, кто здесь сиры и убоги, там будут счастливы и богаты. Иерусалим — плодороднейший пуп земли, второй рай. Он просит, ждет освобождения и непрестанно молит вас о помощи...»