«Крестоносцы» войны - [4]

— А вы как с ними разговариваете? — спросил он.

— Вчера мне попался один, из парашютных войск. Он заявил, что он не нацист. Он спросил меня, зачем мы сюда явились. У немцев и у американцев, мол, одна и та же «Kultur». Ни немцы, ни Гитлер не собирались нападать на Соединенные Штаты. Образованный немец.

— А что вы ему ответили?

— Я спросил его, соответствуют ли концлагеря его представлениям о культуре. А он в ответ заявил, что концлагеря первыми придумали англичане.

— И вы поверили, что он не нацист!

— Ничего я не поверил! — рассердился Иетс. — Но я хотел бы знать, что бы вы ему на это сказали?

— Если рассматривать вещи со всех сторон… — съязвил Бинг.

Иетс понял намек, но не нашелся, что ответить. Бинг вдруг заговорил серьезно:

— Они думают, что знают, за что воюют. А мы, по их мнению, не знаем.

— Они тоже не знают. Никто не знает. Отправляешься на войну, вооруженный газетными заголовками. Неважное снаряжение!

— В лагере военнопленных есть отделение для дезертиров-американцев. Я разговаривал с одним. Он из дивизии Фарриша. Он был на передовой с первого дня. От всего взвода осталось трое. Три человека. Он сказал, что он жить хочет, просто жить. Все равно как, все равно под кем, лишь бы жить.

Иетс в душе посочувствовал дезертиру.

— А если так, — начал он нерешительно, — то чем прикажете пичкать наших ребят? — Иетс и себя причислял к «нашим ребятам». — И что вы можете предложить немцу, чтобы заставить его бросить своих соотечественников, свою часть и сдаться нам, даже без твердой надежды остаться в живых? Есть у вас такая могучая идея?

Вопрос Иетса остался без ответа. Бинг чувствовал, что надо ответить, но не находил нужных слов.

Иетс сплюнул на дорогу.

— Фарриш хочет, чтобы мы выпустили листовку на эту тему, со всеми онерами — справедливость, демократия, свобода.

— Фарриш? — переспросил Бинг. — Неужели Фарриш?

— Да, представьте себе, — улыбнулся Иетс. — Но только не будет ему листовки. И мы должны сообщить ему об этом.

— Приятное поручение они выбрали для нас, — сказал Бинг.

— Для меня, — поправил его Иетс. — Вам, скорее всего, ничего не придется говорить. Вы просто доказательство нашей доброй воли.

— А почему, собственно? — В этом решительном отказе выпустить листовку была какая-то несообразность, от которой Бинга коробило. — Почему бы и не выпустить ее?

Иетс уставился на свою руку, внимательно разглядывая бородавки.

— Такие люди, как мы с вами, склонны преувеличивать значение слов. В конце концов на войне важно только, чтобы было много пушек и много самолетов — как можно больше пушек и самолетов. И потом, мы — армия. С какой стати майор Уиллоуби и мистер Крерар возьмутся за это? Обязанность нашего отдела — объявить немцам, что их дело дрянь, и если они подымут руки, с ними будут хорошо обращаться и накормят их тушенкой и сгущенным молоком. И только.

— Может быть, поэтому мы все еще и торчим на этом клочке земли, который называется Нормандией?

Оригинальная точка зрения, подумал Иетс. Малый не глуп, ничего не скажешь. Но он еще мальчишка. Когда я был в его возрасте, мой отец потерял все до нитки из-за кризиса, и пока я не получил место в колледже, очень туго приходилось… Ничего нет верного. Вопросов слишком много, а ответов на них мало, да и то весьма туманные. Вот почему есть только один действенный призыв, с которым нужно обращаться к немцам, — свиная тушенка, сгущенное молоко и все блага, гарантированные Женевской конвенцией…

Фарриш любил располагать свой командный пункт поближе к фронту. Сейчас он со своим штабом занимал широко раскинувшийся парк, примыкающий к замку одного французского коммерсанта, — не чета полуразвалившемуся Шато Валер.

Иетс не без зависти любовался лепными украшениями, широкими окнами, высокой аркой входных дверей.

На крыльцо вышли двое детей, бледных до синевы, их тоненькие ножки торчали из-под аккуратных чистеньких пальтишек. Следом за детьми появился старик в черном сюртуке с серебряными пуговицами. Он взял детей за руки и повел их в парк на послеобеденную прогулку.

Иетс и Бинг с удивлением смотрели на старика и детей. Трудно поверить. Словно они прямехонько из мопассановского романа ступили на землю, сотрясаемую огнем артиллерийской батареи, расположенной по соседству.

К Иетсу подошел солдат.

— Капитан Каррузерс сейчас примет вас, сэр, — сказал он.

— Можете вы накормить сержанта? — спросил Иетс. — Он не успел пообедать. — Он повернулся к Бингу: — Нет смысла обоим поститься. Ищите меня в разведотделе штаба.

Бинг пошел вместе с солдатом. У того было озабоченное, хмурое лицо, словно у ребенка, слишком рано узнавшего жизнь.

— Черт знает что, — сказал он. — Я по ночам зарываюсь в яму, и недаром. А этот старик с детьми остаются в доме, одни-одинешеньки. Мы говорили им, чтобы они перебрались в погреб. А старик сказал, что боится, как бы дети не простудились. Ночью фрицы начинают палить, снаряды так и свищут. А дети лежат на верхнем этаже, в потемках, конечно. Сумасшествие…

Он показал пальцем на одну из аллей:

— Видите дорогу? Ступайте по ней все прямо, этак шагов триста, потом свернете налево и увидите кучку деревьев. Там походная кухня. Мы уже с час как пообедали. Постарайтесь уговорить повара.