Цароев стиснул зубы.
– На выход! – Турпал мотнул головой в сторону полуоткрытой двери.
– Нас пока не кормили, – слабо запротестовал Яков.
– Поговори мне еще! – Беноев оскалился. – Живо на улицу!
У входа в подвал заложников выстроили в цепочку и просунули сквозь специальные кольца на цепях длинную деревяшку. Теперь пленники могли шагать только как гигантская многоножка, одновременно переставляя левую ногу и стараясь не сбиться с ритма.
Звенящая кандалами беспомощная процессия двинулась по улице в направлении центральной площади.
Вид скрепленных между собой заложников всегда вызывал смех у жителей аула. Особенно веселились дети: они швыряли в рабов камни, старались подставить подножку, с разбега бросались на идущего последним и пытались вскочить на конец деревяшки.
Иногда им это удавалось.
Тогда вся колонна валилась в грязь, а малолетние выродки с хохотом обступали ворочающихся на земле беспомощных людей и хлестали их припасенными хворостинами под одобрительные возгласы взрослых. Как мужчин, так и женщин.
Лидеры «волков ислама» могли гордиться подрастающим поколением.
Тупым, безжалостным, приученным с детства к тому, что жизнь человека ничего не стоит, находящим удовольствие в наблюдении за мучениями других. Из таких в будущем будет просто воспитать послушных солдат и внушить им любую псевдорелигиозную чепуху…
У дверей бывшего сельсовета палку вынули и прислонили к стене.
На веранде появился Резван Гареев и критически осмотрел рабов.
Ираклий Туманишвили подумал, что их хозяева решили наконец-то устроить аукцион живого товара и распродать пленных в другие аулы. Но он ошибся.
– Этому сказали? – Гареев показал пальцем на Якова.
– Не, – Тимур Джабраилов сунул руки в карманы давно нестиранных штанов.
– Что сказали? – подал голос Чубаров.
– А-а! – Резван не обратил внимания на слова какого-то раба. – Заводите внутрь…
Пленных втолкнули в бывшую ленинскую комнату, превращенную освободившимися от «русского гнета» ичкерийцами в зал ваххабитской славы. На стенах в изобилии были развешаны знамена, портреты известных боевиков и самодельные награды вперемежку с полосками ткани, на которых тушью были выведены изречения из Корана.
Среди орденов Ичкерии и привезенных миссионерами из Саудовской Аравии нагрудных значков затесались две медальки с лондонской собачьей выставки, купленные Гареевым в магазине сувениров, когда он навещал родственников в Москве. Медальки были большие и красивые, сияли позолотой и вензелями. Резван даже поносил их немного на парадном кителе, не соображая, что являет свету розетки с надписью «Лучшей суке породы» и «За самый большой приплод».
Английским языком ни Резван, ни остальные жители села не владели.
В зале собрались почти все мужчины аула.
Отсутствовали лишь караульные, выставляемые на ночь возле околицы, да малые дети. Чеченцы были напряжены, физически чувствовалось, как в спертом воздухе медленно раскручивался смерч злобного безумия.
Пятидесятипятилетний бывший бомж Жора испуганно икнул.
***
Владислав поравнялся с Никитой, схватился свободной рукой за еле различимый в темноте ствол какого-то кривого кустика и уселся на уступ.
Метрах в двадцати ниже Рокотова звякнул страховочный карабин, зашуршал трос и Веселовский с Лукашевичем рывком втащили на ровную площадку бессильно обвисшего отца Арсения. Батюшка выдохся уже на половине подъема, и теперь здоровяки Данила и Алексей волокли его на себе. Но не роптали. В отличии от священника, который слабо трепыхался и регулярно высказывался в духе киношного комиссара партизанского отряда. Мол, пристрелите меня, не мучайтесь…
Биолог прижался спиной jk известняку и перевел дух.
Восхождение подходило к концу. И пока все складывалось удачно. Никто не сорвался, не промахнулся мимо выступа импровизированной тропинки, не уронил вниз оружие.
Еще полчаса – и вся группа взберется на вершину горной гряды.
Снизу раздалось мелодичное бормотание.
Влад прислушался.
Сте-епь да сте-епь круго-о-ом,
Пу-уть далек лежи-ит.
Пейса-ами-и-и тряся-а,
Е-едет Ве-ечный Жи-ид…
К тихому голосу Гречко присоединился веселый тенор Васи Славина:
Стой, пархатый, сто-о-ой!
То-ормози скоре-ей!
Шмо-отки дай сюда-а,
Ра-аспрягай коней!…
Рокотов обмотал вокруг левой руки закрепленную на крюке веревку и наклонился вперед.
– Эй! У кого там обострение маниакально-музыкального синдрома? Певуны умолкли.
– То-то! – Влад подавил смешок. – Еще раз подобные арии услышу, попрошу батюшку, чтоб он предал вас анафеме… Тоже мне, дуэт патриотов.
Василий засопел, хотел что-то ответить, но Игорь дернул приятеля за штанину.
– Лучше молчи. Сами нарвались… Славин обреченно вздохнул и пополз дальше, ловко обходя неудобные камни и вжимаясь во влажный песок расщелины.
– Они так часто развлекаются, – шепотом сказал Филонов. – Возьмут какую-нибудь песенку и давай текст менять. А потом гундосят на пару…
– И, небось, исключительно с националистическим подтекстом, – полуутвердительно отреагировал Рокотов. – Про жидов, про «черных». Фестиваль имени доктора Геббельса, премии от мсье Лимонова…
– Не без этого, – согласился Никита. – Но иногда бывает действительно смешно.
– Кто б сомневался! Только надо время и место выбирать нормально… А то разорались, понимаешь, посреди ночи.
