Крёстный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России - [29]

Для России географические перемены оказались катастрофическими. Ее границы съежились до границ 1613 года. Одним росчерком пера были списаны примерно 50 миллионов человек, считавших русский язык родным. Эта акция привела в состояние крайнего негодования писателя-диссидента Александра Солженицына.

«Представьте себе, что в один прекрасный день два или три (ваших) штата на юго-западе в 24 часа объявили себя совершенно независимыми от США, суверенным государством, где единственным языком утверждается испанский, – бушевал Солженицын. – Все англоязычные жители, хотя их роды жили там уже двести лет, в течение года-двух должны сдать экзамен по испанскому языку и присягнуть новому государству. Иначе не получат гражданства и будут стеснены в гражданских, имущественных и служебных правах. Какова бы была реакция Соединенных Штатов? Не сомневаюсь, что немедленное военное вмешательство».

Валовой внутренний продукт во всех бывших советских республиках (исключая крохотные государства Прибалтики) резко пошел вниз. Через несколько лет либеральный парламентарий Григорий Явлинский заметил: «То, что Советский Союз был политически обречен, не вызывало сомнений. Но совершенно было необходимо, сохранить (единый) свободный рынок и рынок сбыта. Они (министры Ельцина) этого не сделали. Более того, главным тезисом было оттолкнуть все республики.

Гайдаровские реформы

Тридцатитрехлетний экономист Егор Гайдар отвечал на вопросы мягким тенорком; говорил он быстро, будто его ответы были всем очевидны. Он понравился Борису Ельцину, и тот доверил ему вершить судьбы России.

«Социалистическая экономическая система – оченьцелостная система, – объяснял Гайдар. – Нельзя из нее вытащить один элемент, скажем, несвободные цены, и полагать, что она будет работать. Для того чтобы онаработала, необходим… эффективный Госплан, система приказов, которые выполняются; жесткие санкции, возможность посадить директора завода, который не отгружает продукцию туда, куда нужно, снять главу местной администрации, который не отгружает зерно по заказам, изъять зерно у колхоза, который не хочет тебе его отдавать. Вот тогда эта система хуже-лучше может работать.

Эта система в 1989–1990 годах быстро разваливалась. К осени 1991 года, когда формировалось наше правительство, она уже не работала вовсе. В госплане работали, но раз перестали сажать за неисполнение директив, так перестали исполнять.

Представьте себе, что вы – директор совхоза. Вам предлагают сдать ваше зерно, за ничего не стоящие деньги, которые ничего не могут купить. Раньше вы знали, что если вы не сдадите, то в лучшем случае вас снимут с работы, а в худшем посадят в тюрьму. А сегодня вы знаете, что по закону вас нельзя ни уволить, ни посадить. Будете вы сдавать зерно? Конечно, нет.

Эта ситуация очень похожа на ту, которая была в России в 1918 году. Есть только два выхода. Либо ты начнешь стрелять реквизировать зерно, а если не соглашаются – сажать в тюрьму. Либо немедленно и без раздумья создать предпосылки, при которых деньги работают».

Зимой 1991–1992 годов в магазинах было шаром покати. Люди делали запасы. «Я знал, что у меня происходит с хлебоснабжением, – говорит Гайдар. – Знал, сколько у меня вагонов с зерном, сколько запаса. Знал, что при оптимальном варианте, – что можно свободно им маневрировать – нам хватает зерна при сниженных нормах потребления до середины февраля».

Умереть с голода и замерзнуть от холода – вот два великих фантома российского воображения. Возможно, Гайдара не следует винить в том, что его охватила паника. «Рассуждать некогда, – вспоминает он свои тогдашние мысли. – Люди начнут умирать с голода».

Гайдар знал: если освободить цены, не решив при этом проблему рублевого навеса, начнется гиперинфляция. Но 2 января 1992 года цены на все товары, кроме стратегических, были освобождены – и сразу взлетели до неба. Директора магазинов приписывали к ценникам нули. Покупатели таращили глаза. Вот рост цен к концу года: яйца – 1900 процентов, мыло – 3100 процентов, табак – 3600 процентов, хлеб – 4300 процентов, молоко – 4800 процентов. Между тем ставка на вклады в банках составляла несколько процентов, зарплаты росли незначительно. И сбережения россиян, копившиеся десятилетиями, вылетели в трубу.

«Шоковая терапия» Гайдара – это, как говорили шутники, «сплошной шок и никакой терапии». Валовой внутренний продукт России в 1992 году снизился на 19 процентов, еще на 9 процентов в 1993 году, еще на 13 процентов в 1994-м – и так далее почти все 90-е годы. К концу десятилетия великая сверхдержава обрела статус обнищавшей страны третьего мира.

Довольно внятным показателем того, как драматично проходил переход России к рынку, является неумолимое падение рубля по отношению к доллару. Дни, когда один рубль в горбачевской России примерно был равен одному доллару, канули в прошлое – к концу 1992 года один доллар стоил 415 рублей. А к концу эры Ельцина за один доллар уже давали около 28 000 (старых) рублей. Правительство Ельцина не захотело вводить временный валютный контроль, как это успешно сделал Китай в годы экономического бума в 80-е и 90-е годы. Американский экономист и бывший советник Рональда Рейгана Джуд Ванниски в то время замечал: «Деньги – это беспроцентный долг государства перед своими гражданами, и к этому долгу государство должно относиться с уважением».