И сказал крестный:
– Когда в мире столько же зла изведешь, сколько завел, тогда и свои и разбойниковы грехи выкупишь.
И спросил крестник:
– Как же в мире зло изводить?
Сказал крестный:
– Иди ты прямо на восход солнца, придет поле, на поле люди. Примечай, что люди делают, и научи их тому, что знаешь. Потом иди дальше, примечай то, что увидишь; придешь на четвертый день к лесу, в лесу келья, в келье старец живет, расскажи ему все, что было. Он тебя научит. Когда все сделаешь, что тебе старец велит, тогда свои и разбойниковы грехи выкупишь.
Сказал так крестный и выпустил крестника за ворота.
Пошел крестник. Идет и думает: «Как мне на свете зло изводить? Изводят на свете зло тем, что злых людей в ссылки ссылают, в тюрьмы сажают и казнями казнят. Как же мне делать, чтобы зло изводить, а на себя чужих грехов не снимать?» Думал, думал крестник, не мог придумать.
Шел, шел, приходит к полю. На поле хлеб вырос – хороший, густой, и жать пора. Видит крестник, зашла в этот хлеб телушка, и увидали люди, посели верхами, гоняют по хлебу телушку из стороны в сторону. Только хочет телушка из хлеба выскочить, наедет другой, испугается телушка, опять в хлеб; опять за ней скачут по хлебу. А на дороге стоит баба, плачет: «Загоняют они, – говорит, – мою телушку».
И стал крестник говорить мужикам:
– Зачем вы так делаете? Вы выезжайте все вон из хлеба. Пусть хозяйка свою телушку покличет.
Послушались люди. Подошла баба к краю, начала кликать: «Тпрюси, тпрюси, буреночка, тпрюси, тпрю-си!..» Насторожила телушка уши, послушала, послушала, побежала к бабе, прямо ей под подол мордой, – чуть с ног не сбила. И мужики рады, и баба рада, и телушка рада.
Пошел крестник дальше и думает: «Вижу я теперь, что зло от зла умножается. Что больше гоняют люди зло, то больше зла разводят. Нельзя, значит, зло злом изводить. А чем его изводить – не знаю. Хорошо, как телушка хозяйку послушала, а то как не послушает, как ее вызвать?»
Думал, думал крестник, ничего не придумал, пошел дальше.
Шел, шел, приходит к деревне. Попросился в крайней избе ночевать. Пустила хозяйка. В избе никого нет, только одна хозяйка моет.
Вошел крестник, влез на печку и стал глядеть, что хозяйка делает; видит – вымыла хозяйка избу, стала стол мыть. Вымыла стол, стала вытирать грязным ручником. Станет в одну сторону стирать – не вытирается стол. От грязного ручника полосами грязь по столу. Станет в другую сторону стирать – одни полосы сотрет, другие сделает. Станет опять вдоль вытирать – опять то же. Пачкает грязным ручником; одну грязь сотрет, другую налепит. Поглядел, поглядел крестник, говорит:
– Что ж ты это, хозяюшка, делаешь?
– Разве не видишь, – говорит, – к празднику мою. Да вот никак стол не домою, все грязно, измучилась совсем.
– Да ты бы, – говорит, – ручник выполоскала, а тогда б стирала.
Сделала так хозяйка, живо вымыла стол.
– Спасибо, – говорит, – что научил.
Наутро распрощался крестник с хозяйкой, пошел дальше. Шел, шел, пришел в лес. Видит – гнут мужики ободья. Подошел крестник, видит – кружатся мужики, а обод не загибается.
Поглядел крестник, видит – кружится у мужиков стуло, нет в нем державы. Посмотрел крестник и говорит:
– Что это вы, братцы, делаете?
– Да вот ободья гнем. И два раза парили, измучились совсем, – не загибаются.
– Да вы, братцы, стуло-то укрепите, а то вы с ним вместе кружитесь.
Послушались мужики, укрепили стуло, пошло у них дело на лад.
Переночевал у них крестник, пошел дальше. Весь день и ночь шел, перед зарей подошел к гуртовщикам, прилег он около них. И видит: уставили гуртовщики скотину и разводят огонь. Взяли сухих веток, зажгли, не дали разгореться, наложили на огонь сырого хворосту. Зашипел хворост, затух огонь. Взяли гуртовщики еще суши, зажгли, опять навалили хворосту сырого, опять затушили. Долго бились, не разожгли огня.
И сказал крестник:
– Вы не спешите хворост накладывать, а прежде разожгите хорошенько огонь. Когда жарко разгорится, тогда уж накладывайте.
Сделали так гуртовщики; разожгли сильно, наложили хворост. Занялся хворост, разгорелся костер. Побыл с ними крестник и пошел дальше. Думал, думал крестник, к чему он эти три дела видел, – не мог понять.
Шел, шел крестник, прошел день. Приходит в лес, в лесу – келья. Подходит крестник к келье, стучится. Спрашивает из кельи голос:
– Кто там?
– Грешник великий, иду чужие грехи выкупать.
Вышел старец и спрашивает:
– Какие такие чужие грехи на тебе?
Рассказал ему все крестник: и про отца крестного, и про медведицу с медвежатами, и про престол в запечатанной палате, и про то, что ему крестный велел, и про то, как он на поле мужиков видел, как они весь хлеб стоптали и как телушка к хозяйке сама вышла.
– Понял я, – говорит, – что нельзя зло злом изводить, а не могу понять, как его изводить надо. Научи меня.
И сказал старец:
– А скажи мне, что ты еще по дороге видел?
Рассказал ему крестник про бабу, как она мыла, и про мужиков, как они ободья гнули, и про пастухов, как они огонь разводили.
Выслушал старец, вернулся в келью, вынес топоришко щербатый.
– Пойдем, – говорит.
Отошел старец на поприще от кельи, показал на дерево.