Крест - [11]

Нет, понял Оттар, за помощью обращаться ни к чему. Надо сделать вид, что ничего не знаешь. Да мало ли с кем мог подраться Вальтер-младший? Он парень заносчивый… был. И только тут Оттар обнаружил, что потерял шпагу. Ту самую, которую три года назад ему подарил Эрик. Оттар кинулся обратно по своим следам.

Темнело, он порой терял ориентиры, но страх увеличивал силы. Спустя час Оттар вышел на ту полянку, где случилась трагедия, и опешил: над телом Вальтера трудились двое каких-то голодранцев. В стороне уже лежало богато отделанное оружие убитого, там же Оттар углядел и свою шпагу, а оборванцы снимали с трупа одежду.

Не помня себя от гнева, Оттар выскочил из кустов, успел подхватить шпагу раньше, чем в левое плечо ему вонзился арбалетный болт: третьего грабителя, стоявшего на страже, он не заметил.

Оттар не посрамил своих учителей. Тех двоих, что раздевали труп, он убил сразу, двумя ударами. А за третьим пришлось погоняться. Тот бросил арбалет, как лишнюю тяжесть, зато его подобрал Оттар. И из него же подранил разбойника. Подошел к упавшему. Тот полулежал, снизу глядя в лицо Оттару испуганными глазами.

— Мы не убивали этого парня, — сказал вор. Говорил он с неприятным акцентом. — Мы таким его нашли.

Наверное, он думал, что Оттар потащит его в тюрьму. Но у того были совсем другие планы. Ничего не объясняя, выстрелил грабителю в лицо, утешая себя тем, что те, кто грабит трупы, ничем не лучше разорителей могил. А эти, в свою очередь, ничуть не невиннее убийц.

Затем вернулся на поляну. У одного из грабителей нашелся, по счастью, нож — добротный крестьянский нож. Его Оттар выпачкал кровью, несколько раз погрузил в рану на груди Вальтера, а затем положил рядом. Теперь всякий подумает, что Вальтера убили разбойники.

До жилья он добрался уже глубокой ночью. Его непритворно шатало — от усталости и раны в плече. На стук открыли не сразу. Оттар дождался, когда к нему побегут люди, вымолвил с трудом:

— В лесу… банда. Вальтер… ранен… посылайте за помощью…

И рухнул наземь, делая вид, что лишился чувств от потери крови.

Измученного Оттара взял к себе домой староста деревни, его жена перевязала рану. Он испытывал такую боль от прикосновений грубых рук крестьянки, что едва не потерял сознание в самом деле.

Утром приехал Вальтер-старший со своими людьми. Вломился в избу, большой и неуклюжий, простолюдински топая и выворачивая ступни при ходьбе. Лицо у него было серым и грубым, будто топором тесанным, брови топорщились кустами, рыжая щетина отросла на ноготь. Вальтер-старший уселся подле скамьи, куда уложили Оттара, уставился тяжело. Под глазами у него залегли черные тени, не тени даже, а мазки черной краски.

Он не издал ни звука, но хозяев из избы будто ветром выдуло. Оттар приподнялся, спросил с надеждой в голосе:

— Он жив?

Вальтер молчал и не шевелился, только взирал по-прежнему. Оттар намеренно оперся на больную руку, скривился нешуточно, что запросто сошло за горе:

— Значит, помощь опоздала…

Вальтер опять не двинулся. До Оттара наконец дошло, что убитый горем отец попросту ничего не видит вокруг себя. И когда послышался голос, Оттару показалось, что говорит кто-то другой, а у его скорбного ложа сидит истукан:

— Я любил его пуще других детей. Он мой последний. Мать его умерла, когда Вальтеру было шесть. А я любил ее, сильно любил… Смотрел на Вальтера и думал: он мне от нее остался, ничего не осталось, кроме него. Теперь и его нет. — Помолчал. — Ты, я знаю, ссорился с ним. Что ты делал ночью, здесь, на моей земле? И почему мой сын вышел к тебе, хотя утром сказал мне, что болен и желает до следующего рассвета быть в своих покоях, чтоб никто его не беспокоил?

Оттар знал, что ему зададут этот вопрос. Понимал, что спросят многие. Если ему не удастся обмануть старшего Вальтера, в оправдания не поверит никто… Потому Оттар молча отвернулся к стене.

— Поединок? — уточнил Вальтер. — Так если был повод, чего ж вы дрались в лесу, пешими, как безродные псы, а не при свидетелях и под стягами своих родов?

Оттар опять промолчал.

— Я хочу одного: причина, — не то приказал, не то попросил Вальтер.

Он произносил слова ровно, без видимого страдания. Зато когда заговорил Оттар, в его голосе муки хватило бы на все княжество:

— Не поединок. Мы не были врагами.

— Я слышал обратное.

— Мы поссорились… Потом встретились в храме. Случайно. Ни он, ни я — мы не искали встречи. Тогда мы узнали, что у нас много общего. У нас есть вера, которой большинство предпочитает распутство.

— Я знаю, что мой сын набожен, — с едва заметным оттенком удовольствия кивнул Вальтер. — Был…

"Что твой Хирос? Позволил прибить себя, как паршивая собака, у которой от старости вывалились зубы! Смерть на кресте — рабская! И эти евнухи в черных сутанах из всех нас делают таких же рабов! Если ты кланяешься им, ты раб, а не рыцарь!" Вот такой он был набожный, этот благочестивый Вальтер, любимый сын… До Оттара доходили слухи о том, что тот с тремя молодыми рыцарями ходил на черную мессу, а на мессе обычной стоял, держа за спиной фигу, чтобы проверить, обрушится ли на него гнев Хироса. Когда не обрушился, во всеуслышание заявил, что, может, и был когда-то в Румале такой царь, только не бог, да и не нужна Аллантиде религия, завезенная из Румалы. Жаль, что говорил он это давно, года три назад, и не в присутствии Оттара: не пришлось бы искать законный повод для смертного поединка. А то, что он бросал в лицо Оттару, формальным поводом не являлось. Да и шепнули ему на ушко, что Вальтера вызвали как-то на бой за богохульство, только тот, когда потребовалось подтвердить законность вызова, от своих слов лицемерно отрекся.