— Хорошо, Предраг Нежданович, завтра получишь перед строем своей роты полковничьи нашивки, шевроны и удостоверение. Как приедешь в Бежичи и займёшься порученным тебе делом, то примерно через пару — тройку месяцев к тебе приедет аттестационная комиссия ГВС. Она будет проверять тебя и твоих командиров на знание соответствующих глав Устава и вообще проверять вашу профпригодность занимаемым должностям. И по результатам этой проверки твоё полковничье звание или подтвердят или понизят тебя до комбата или даже назад до ротного. Поэтому, сам не расслабляйся и своих людей держи в тонусе, настраивай на соответствующий лад! Надеюсь, ты не подведёшь меня и оправдаешь моё доверие!
— Будет исполнено, государь! Не подведу! Оправдаю!
— Свободен, полковник! Отправляйся в ГВУ, а вечером, после семи ко мне подойдёшь со штатным расписанием полка!
— Слушаюсь, государь! — Предраг отдал честь и, развернувшись, покинул комнату.
Что называется, в полку полковников прибыло! Предраг был так возбуждён произошедшим, что, казалось, наэлектризовал атмосферу. Воздух в помещении чуть ли не завибрировал от эмоциональной энергии переполняющей его через край.
Беседы подобного типа я проводил со всеми без исключения претендентами на звание полковника, естественно, уделяя особенное, повышенное внимание выходцам из провинции. Своих — то, командный состав смоленских полков, бывших дружинников отца я уже успел узнать со всех сторон довольно неплохо. А вот подноготные провинциалов приходилось раскрывать в том числе и такими вот беседами.
Как только новоиспечённый полковник покинул мой кабинет, то почти сразу раздался громкий бой башенных часов установленных на Торговой площади, этот звук гулко разносился по всему Смоленску. Из моего Заднепровского дворца часовая башня была плохо видна, но, и к некоторой доли сожаления, очень даже хорошо слышна. Впрочем, на то и был расчёт. К техногенным шумам самого различного генезиса, что вдоволь производил расположившийся рядом с теремом «СМЗ» мой слух уже давно притерпелся. Поэтому и к ежечасовому бою часов я привык очень быстро, замечая их лишь по делу, когда требовалось узнать точное время дня. Кроме меня подобную информацию получала и значительная часть сильно разросшегося Смоленска. Часы отключали от функции громкого оповещения только на ночь, с 22 вечера и до 6 утра.
Ночью в столице дозорные патрули УВД перекрывали улицы, вводя тем самым до утра комендантский час. Появляться обывателям на улице в ночное время суток строго не рекомендовалось, а если всё — таки горожанин по каким — то делам шёл ночью по городу, то обязан был нести впереди себя зажженный фонарь, в противном случае стража быстро скручивала прохожего и немедленно отправляла его для выяснения личности в УВД.
Вот и сейчас пробило 14 часов — я отсчитал два громких удара. В это время заканчивала работать первая, утренняя восьмичасовая заводская смена. Рабочие, о чём — то меж собой переговариваясь, мелкими группами выходили из проходной, тут же «разлетаясь» в разные стороны. Мастера, подмастерья, квалифицированные рабочие и большинство простых трудяг направлялось в заводские бараки, вернее в столовую при них. Сразу после обеда абсолютное большинство трудового люда устраивало себе послеобеденную «сиесту». А уже после краткого дневного сна, ближе к 16 часам, народ или принимался работать у себя по хозяйству или же «рассасывался» по городу. Кто — то спешил в торговые лавки, менее сознательные разбредались по харчевням, смачивая в них горло спиртным в компании таких же выпивох, но многие обходились и без алкоголя, предпочитая ему колбасы и копчёные окорока, если, конечно, позволял карман. К моему счастью были и такие субъекты, кто после работы занимался своим образованием — учась в многочисленных городских школах или в ПТУ. Некоторые уже выучившиеся и вовсе, занимались самообразованием — во множестве скапливаясь в читальных залах библиотеки.
В городской библиотеке уже успели образоваться своеобразные научные кружки по интересам. Обложившись книгами члены кружков о чём — то постоянно дискутировали, спорили, обсуждали прочитанное. Надо бы мне университетский городок выстроить, типа Оксфорда или Сорбонны, да всё руки не доходят. Там, студиозам и прочим увлекающимся наукой людям, было бы раздолье. Общественные библиотеки всё — таки не самые подходящие места для научных диспутов, прений, и уж тем более для серьёзных научных исследований. Решено! За городом надо будет начать выстраивать новое здание Университета со студенческим городком при нём, а затем перевести туда всю эту библиотечную околонаучную тусовку. Пускай лучше вместо своих говорилен в универе преподают, да заодно все желающие смогут заняться там прикладными исследованиями.
Кроме чисто утилитарных, просветительских целей, всемерное распространение образования должно было по моей задумке исподволь подрывать сложившееся средневековое общество, вместе с его узкими, зашоренными религиозными представлениями. Необходимо было, чтобы общественные, укоренившиеся в массовом сознании нормы застойного кастового общества подверглись бы не только сомнению, но и прямому порицанию. Знания должны были в первую очередь полагаться на свободномыслящий разум и практику, а уж потом на слепую веру. И этот процесс уже происходил, и он не ограничивался только становлением новой образовательной системы. Прежнюю заскорузлую мораль начали сменять внедряемые мной, в том числе и на законодательном уровне. Но одновременно красной нитью через всё новое законодательство проходила важнейшая, на мой взгляд, идея — идея служения каждого индивида в той или иной мере государству и обществу. Она обосновывалась в качестве непреложного условия их дальнейшего поступательного развития.
