Наконец вестовой закончил читать Указ. На бояр было страшно смотреть — все они мигом постарели, осунулись и приняли различные оттенки цветов — серого, зелёного и красного. Увидав такую реакцию, ехидно улыбнувшись, я спросил:
— Есть ли средь вас желающие противиться моей воле?
Бояре напряжённо молчали.
— Вот и ладно! Но зарубите себе на носу, если в следующий раз кто из вас опять вздумает поднять против меня бунт, то лишится не только всего своего имущества, но и головы, причём не только своей, но и своих ближайших родичей. Но если кто из вас, бояре, узнает о затевающейся измене, да доложит об этом мне или губернатору, и если слова эти впоследствии подтвердятся, то такой боярин или бояре будут мною щедро облагодействованы. Помните, я могу не только наказывать, но и награждать за верную службу. А теперь бывайте, господа бояре! — И уже бросаю на ходу, обращаясь к страже: — Освободите МОИХ бояр.
В этот же день, по возвращению на Ярославово дворище, отдал приказ срубить знаменитый новгородский вечевой колокол. На площади собралось довольно много народа пожелавшего проститься с колоколом и своими вечевыми вольностями. Собравшуюся толпу для порядка окружили ратьеры. Чтобы не повредить колокол с колокольни не сбрасывали, а аккуратно спускали, при этом он недовольно позвякивал.
По толпе прошелестели шепотки:
— Заговорил наш колокол! В последний раз заговорил! С Новгородом прощается …
Под колокольней уже стояли сани, которые должны будут отвести колокол в Смоленск.
Стоны новгородцев смотревших как их металлический глашатай, качаясь и вздрагивая, погружается в сани, все возрастали, заглушая последние колокольные удары.
Взволнованная толпа бросилась было к саням, но была оттеснена всадниками. Скрепя полозьями по снегу сани медленно тронулись, сопровождаемые отрядом ратьеров. Следом за санями медленно пошли толпы новгородцев. Бабы плакали, а когда сани равнялись с чьим — либо двором, то все выбегали за ворота, снимали шапки, крестились, кланялись, как будто мимо них провозили покойника.
Сани с колоколом выехали из Словенского конца, проследовали через отреставрированный «великий мост» и въехали в Людин конец, там они встретились с другими санями смоленских купцов, окруженными отрядами конных ГОПников и последовали по направлению на юг, в новую столицу Новгородской земли.
Трёх дней, после взятия Новгорода оказалось недостаточно, чтобы успеть осуществить все запланированные мероприятия. Время неслось галопом, нужно было как можно скорее выдвигаться к Пскову, жители города вполне могли успеть призвать к себе немцев. Каждый час промедления уничтожал тысячи моих нервных клеток. Но и новгородцев надо привести к личной присяге. Исходя из этих соображений, решено было устроить боярскую казнь с последующей присягой горожанами ночью, при свете факелов, чтобы уже на следующий день отбыть в другие города Новгородской земли. Казнены должны быть видные представители самостийников, про — западной (немецкой) и про — владимиро — суздальской партий, а также иные лица, по каким — либо причинам, отказавшиеся мне присягнуть.
Расправа над этими деятелями должна была свершиться под стенами новгородского Детинца. С одной из башен Новгородского Кремля я долго наблюдал как впотьмах, на свет факелов, словно ночные мотыльки, к месту казни стягиваются новгородцы. Целые толпы валят на Софийскую сторону прямо по льду Волхова. Вскоре Софийский двор с площадью около собора, да и вообще весь детинец были запружены колыхавшимися народными массами.
— Ну что, Милан … пора начинать государев суд! — обратился к вестовому, — Начнём, пожалуй, помолясь! Выводите боярскую мразь по пять человек, желательно семьями, проследи, чтобы все они были связаны, и веди к вон тому месту плахи, — указал я через башенную бойницу на наиболее ярко освещённое факелами место, — там их и порешим!
— Слушаюсь государь! — вестовой бодро отдал честь, уже спускаясь вниз с довольной ухмылкой, подёргал себя за свисающий ус и был таков.
Через примерно десять минут я увидел его в компании с тремя ратниками, конвоирующими боярина с семейством.
Ратники с факелами в руках образовали коридор от надвратной башни до специально возведённого помоста, выше человеческого роста, рядом с которым конвоиры и посадили бояр, кого на пятую точку, кого на колени. Народ, вплотную обступивший сотню ратьеров, затаив дыхание, с любопытством ждал продолжения. Пришла моя пора появиться на сцене, чтобы открыть кровавое представление.
Спустившись со своей наблюдательной башни, в компании высшего командного состава, я увидел архиепископа Спиридона со своими приближёнными, которые должны будут благословить своим присутствием дальнейшие действа. Давать им слово я был не намерен, так как от страха большинство из них языки проглотили, могли только что — то невразумительно бубнить. Впрочем, отдельные церковнослужители, правда, не очень высокопоставленные, весь день после захвата города, крутились вокруг моих командиров, всячески демонстрируя им своё дружеское расположение. Некоторые, как мне показалось, делали это не из подобострастия, а поддерживая всем сердцем озвученные мной идеи, надо будет к таким повнимательнее приглядеться. Я уже обратил внимание нового губернатора Новгорода Перемоги на этих доброжелателей в рясах, чтобы отныне проповеди в церквях совершали либо они, либо под их присмотром. Церковь добровольно или нет, но должна будет поддержать новый строй, и настроить на нужный для нас лад своих прихожан. Также велел со строптивыми попами, если они не будут понимать «доброго слова», поступать как с вельможами, только делать это не публично, а в монастырских застенках. Наша церковь против светских властей никогда открыто не бунтовала, надеюсь, и сейчас не будет. Тем более что на их земельные вотчины, по крайней мере, в ближайшие годы я покушаться не намерен.
