Крест и корона - [57]

Я подошла к дымящейся чаше и поинтересовалась:

— Что это за лекарство?

— Листья растения под названием ephedra helvetica,[24] — пояснил он. — Оно встречается в Италии. Один брат из Швейцарии, приезжавший в Кембридж, рассказал мне про него и поделился своим запасом. Я каждые полгода выписываю эти листья. Теперь мне понадобится большее количество. В Дартфорде далеко не лучший климат для сестры Винифред — рядом столько болот. Но тут уж ничего не поделаешь. Да, впредь придется заказывать больше ephedra helvetica.

Тут у нас за спиной зашевелился Джон. К моему удивлению, он улыбался.

— Брат, я чувствую себя гораздо лучше, ты был прав, — сказал он. — Когда мне можно вернуться к работе?

— Две недели не поднимай и не передвигай ничего тяжелого, — ответил брат Эдмунд.

Вскочив с тюфяка, Джон затараторил:

— Ну и какой прок от однорукого конюха? Новый привратник — человек строгий. Этот мигом урежет мне жалованье, а то и вообще уволит. Да в деревне у нас найдется человек десять, не меньше, которые спят и видят, как бы занять мое место. Лучше, чем в монастыре, нигде не платят. А у меня жена брюхатая. Не мог бы ты, брат, замолвить за меня словечко? Прошу тебя, помоги.

Он был готов расплакаться. Брат Эдмунд поднял руку:

— Обещать ничего не могу, но я за тебя обязательно заступлюсь.

— Спасибо, брат, — с чувством проговорил Джон. — Мы все должны благословлять тот день, когда ты приехал к нам в монастырь.

После того как конюх ушел, я сказала:

— Этот человек благодарил вас от всего сердца.

Мой собеседник вздохнул:

— Если я немного разбираюсь в травах и знаю несколько способов лечения болезней, это еще не значит, что я умею творить чудеса. На самом деле я могу очень немного, сестра Джоанна. Всё в руках Божьих. — Он указал рукой в дальний угол. Там из-за импровизированной ширмы — на два шеста было натянуто одеяло — торчали чьи-то ноги в чулках.

— Леттис Вестерли? — прошептала я. — Ну как она?

Брат Эдмунд повернулся к своему дубовому шкафу и убрал туда темно-зеленые листья. Я увидела, как он вытащил из соседнего ящика бархатный мешочек.

— Увы, я могу только облегчить ее страдания, — сказал он, направляясь в угол, где лежала Леттис.

— А можно мне посмотреть на нее?

Брат Эдмунд приподнял одеяло. Несколько мгновений мне казалось, что я вижу труп. Кожа у Леттис стала пепельно-серой, нижняя челюсть отвисла, а язык покрывала отвратительная темная слизь. Но тут я увидела, что грудь ее равномерно поднимается и опускается.

Брат Эдмунд вытащил из своего мешочка тусклую черную бусинку, поднял голову Леттис Вестерли и закинул бусинку прямо в горло больной.

— Дайте мне немного эля, сестра Джоанна, — велел он. — Лекарство нужно запить.

Я налила эля и поинтересовалась:

— А что это за снадобье?

— У него нет латинского названия, — ответил брат Эдмунд. — На Востоке его именуют камнем бессмертия.

Когда я услышала это название, в котором чувствовалась какая-то сверхъестественная сила, по коже у меня побежали мурашки.

— Ну, Леттис, давай же, глотай, — уговаривал больную брат Эдмунд. — Вот так, молодец. — Он осторожно опустил ее голову.

— А сколько Леттис еще проживет?

Он пощупал ее лоб, потом прикоснулся к запястью.

— Неделю. Может, две.

Горло у меня сжалось: я вспомнила трех вечно голодных детишек Вестерли.

Внезапно брат Эдмунд взял меня за руку. Я вздрогнула, испуганно оттолкнула его.

— Сестра Джоанна, у вас кровь, — терпеливо сказал он, показывая на мою левую ладонь. Тряпочка, которой я обмотала руку, по дороге в лазарет потерялась, а кровь продолжала сочиться.

— Ерунда, — отмахнулась я. — Укололась ножницами. Но не сильно.

Брат Эдмунд улыбнулся:

— Значит, не одну только мою сестру взволновал разговор о судьбе монастырей?

— Это тут ни при чем, — пробормотала я.

Он внимательно посмотрел на меня:

— Но что-то вас все же взволновало?

Я ничего не ответила. У него было озабоченное выражение лица, но, как и во время разговоров с братом Ричардом, мне во всех его вопросах постоянно чудился двойной смысл.

— Сестра Джоанна, позвольте мне все-таки обработать ранку, — настаивал брат Эдмунд. — Я видел страшные заражения, вызванные куда как меньшими царапинами, если их оставляли как есть.

Он перевернул мою руку ладонью вверх, внимательно осмотрел, отер кровь влажной тряпицей. Его большие костлявые пальцы действовали на удивление ловко.

— Сестра Джоанна!

Я отскочила от брата Эдмунда и увидела сестру Элеонору, нашего новоиспеченного циркатора. Хотя ей было всего тридцать, новая настоятельница без колебаний назначила ее на эту важную должность блюстительницы монастырского устава. Возможно, объяснялось это тем, что она была племянницей покойной настоятельницы Элизабет. Та очень любила сестру Элеонору, но при этом нередко, опасаясь за ее здоровье, мягко выговаривала ей за фанатичное усердие в служении Господу. Сестра Элеонора постилась дольше других, отказывалась от сна, чтобы лишний раз помолиться Деве Марии, и истязала себя кнутом.

— Почему вы здесь, сестра? — спросила она, и темные глаза засверкали на ее узком лице. — Вы сейчас должны работать в гобеленной.

Вперед вышел брат Эдмунд:

— Сестра Джоанна порезалась ножницами.