Крест Христов - [13]

Тайная вечеря. Ученики собрались вокруг Спасителя; Он ведет с ними долгую беседу. В Евангелии от Иоанна речь идет только от лица Христа; но можно себе представить, что были паузы, периоды молчания, размышления, вопрос или высказывался, или зарождался в чьем-то уме и сердце, и на него Христос, всеведущий, любящий, отвечал. И вот в этой группе людей происходит ряд событий.

Христос встает и хочет умыть ноги Своим ученикам. Он среди них, как слуга среди своих господ… У них недоумение; а Петр говорит: «Нет! Не умоешь моих ног!..» И Христос ему отвечает: «Если Я твои ноги не умою, то у тебя не будет части со Мной…» С каким смирением нам надо принимать Божии услуги. Мы ведь постоянно молимся Богу: «Господи, помоги! Господи, сотвори! Господи – дай!» Разве это не то же самое, что сказать: «Господи, умой мои ноги!» Мы считаем это молитвенным дерзновение, верой; но отдаем ли мы себе отчет в том, что, молясь таким образом, мы часто как бы требуем от Христа, чтобы Он стал слугой, – слугой наших реальных нужд или мимолетных желаний: «встань из-за стола, сними верхнюю одежду, препоясайся полотенцем, налей воды в таз, умой мои ноги, – я устал, мне что-то нужно, я чего-то хочу». Можно задуматься над этим.

Среди учеников и Иуда; ему тоже умывает Господь ноги; Он без разбора умывает ноги ученикам; Он все об Иуде знает, но Он и к нему относится, как слуга к своему господину, потому что Он пришел и его спасать, если только Иуда даст, позволит спасти себя.

И тут, когда Христос говорит о том, что придет волк и рассеет овец, что все Его скоро оставят, Петр бахвальствует: «Если и все Тебя оставят, я не оставлю Тебя!» И что? Через несколько часов он не только заснет во время страшной Гефсиманской ночи, но позже отречется от Христа, чтобы спасти себя от возможной опасности, со страху. Другие ученики тоже чувствуют, что они за Христа и на плаху пойдут, – но все Его оставят… Легко нам дивиться этому, но не то же ли самое мы делаем постоянно: нам стыдно называться Христовыми, нам стыдно сказать, что мы православные, нам стыдно поступать наперекор течению, нам боязно. Только в храме, только когда мы между собой, мы вдруг делаемся смелыми – но не перед лицом даже мнимой опасности, даже насмешки, даже пожимания плечами…

Иуда уходит, остаются другие ученики; но не легче Христу: Он знает, что сейчас один из Его учеников Его продает, что из-за этого ученика на Него сейчас медленно, но неумолимо надвигается смерть. Но, может быть, еще более тяжело у Него на душе за ученика-предателя… И продолжается эта вечеря, этот пасхальный пир, который для евреев в древнее время был пиром в память освобождения, а здесь делается как бы предсмертной тризной, которая расцветет в Церкви в Божественную литургию, Евхаристическую встречу, победу.

И ученики уходят вместе со Христом в Гефсиманский сад. Ночь, холод; троих – Петра, Иакова и Иоанна – Спаситель берет с Собой, чтобы они были при Нем, хоть на расстоянии броска камня. Древняя Церковь говорит о Петре, как о примере веры, об Иакове – как образе праведности, об Иоанне – как образе любви. И вот собрались вокруг Него человеческая вера, и праведность, и любовь; и Христос уходит и стоит перед лицом смерти, крестной смерти. А ученикам холодно, настала ночь, ранние, такие утомительные часы ночи; и тоска их гложет, и от тоски все трое засыпают. А в это время Христос стоит пред лицом Своей смерти, которая есть не что иное, как смертность всего человечества, которую в день Крещения Он, как человек, на Себя принял и которую, как Агнец, закланный до создания мира, Он воспринял на Себя. Смерть Ему чужда во всем; как Бог, Он бессмертен; как воплощенный Бог, Он самое тело воплощения сделал бессмертным, и смерть Его – наша смерть, которая Его убивает. Это всечеловеческое убийство. И перед эти ужасом смерти Он молится: «Господи, чтобы прошла эта чаша!». Содрогается плоть, душа Человека, может быть, более страшно, чем душа всякого человека и плоть всякого человека перед смертью.

И Он встает и идет к Своим ученикам в надежде, что встретит человеческий взор, что коснется Его человеческая рука, что хотя Он на каком-то расстоянии от них, но Он не один, – а они спят. Их тоска оказалась сильнее сострадания, любви, всего, что их связывало со Христом. Они спят, Христос снова отброшен в совершенное одиночество. Он снова молится. На этот раз Он сделал шаг к победе; в первый раз Он говорил: «Да мимо идет чаша сия», теперь Он говорит: «Если Мне надо ее пить – пусть будет так». И на этом Он истощил все Свои человеческие силы. И Он идет за помощью. А ученики спят, у них нет для Него ни взора, ни слова, ни прикосновения руки – ничего нет. Его снова отталкивают в одиночество. И третий раз Он молится: «Да будет воля Твоя!». И тогда все совершено. Он возвращается к ученикам, и теперь Он их может разбудить, теперь все на Нем – никто не помог.

Из этого мы можем многому научиться. Бывают моменты, когда и нам кажется, что мы если и не перед лицом смерти, то перед лицом какого-то решающего события, решающего поворота жизни, и так бы хотелось услышать хоть одно слово, чтобы хоть кто-нибудь взглянул, кто-нибудь прикоснулся к руке, но мы чувствуем, что мы одни и надо все сделать без помощи. И еще – что мы не можем этого сделать враз никакими силами, но мы можем бороться; Гефсиманское борение – для нас пример того, что с нами может быть. Если мы не можем сказать: «Да будет воля Твоя», – мы можем сказать: «Господи, Господи, пронеси эту чашу мимо меня, если только можно»; эти слова «если только можно» – предел нашей веры, предел нашей готовности принять волю Божию, даже если она такая страшная, такая страшная…