Крещение огнем - [9]

Выведенная из себя этой насмешкой, она резко обернулась к нему:

— Ты так уверен?

Рафаэль замер, сведя над проницательными светло-карими глазами иссиня-черные брови.

— Эта твоя чертова самоуверенность! — судорожно пробормотала она. Ты даже мысли такой не допускаешь! Сам позволяешь какой-то шлюхе лапать себя буквально в шести футах от меня, а стоит…

— Шлюхе?

— Puta! — выпалила она, чувствуя, как у нее кружится голова от ярости и унижения.

— No es, — тут же отпарировал Рафаэль. — Я никогда не опускался до того, чтобы платить женщинам, mufieca mia.

— Не называй меня так! — выпалила она. — Никакая я тебе не кукла!

Не сводя с нее взгляда, под которым она себя чувствовала очень неуютно, он слегка склонил голову набок, и на его пышных черных волосах заиграли блики света.

— Ты мне возражаешь? Increible. Ты споришь… — он с удивлением втянул воздух. — Ты даже кричишь!

Эти слова свели на нет столь необычную для нее дикую злость, и она почувствовала себя слабой и разбитой.

— Пожалуйста, уходи, — прошептала она.

— Кто научил тебя кричать? — спросил он, не обращая внимания на ее просьбу. — Очень здоровый признак. Мне это нравится.

Она зажала уши руками.

— Ты сведешь меня с ума.

— Это как раз то, что однажды ты проделала со мной. Ты растоптала мое сердце. Два года мучений, — с болью в голосе пробормотал Рафаэль, сжимая в узкую линию чувственные губы. — Я дал тебе все. Ты же — ничего. Ты была щедра, как скупец. Ни одна женщина не позволяла себе делать со мной то, что сделала ты. Рог Dios, ты мне принесла столько страданий, что, честно говоря, я сам не понимаю, почему я стою сейчас перед тобой с опущенными руками…

Она вдруг глухо рассмеялась.

— Это единственное, чем ты еще можешь похвастать…

Кровь хлынула ему в лицо.

— Да как ты смеешь?

Эта столь знакомая ей интонация грозила бурей, и она нервно облизала губы.

— Ты считаешь, что я требовал от тебя чего-то сверхъестественного? спросил он сквозь зубы. — Всякий раз как я до тебя дотрагивался, у меня было такое ощущение, будто я животное. Ты лежала подо мной как кусок льда, снисходя до моей грязной похоти!

Теперь покраснела Сара и потому резко отвернулась, не желая, чтобы он видел ее лицо.

— Хам…

Он коротко выругался.

— Ты единственная женщина, которая меня так называет… обзывает, поправился он со скрытым намеком. — Подумать только, а ведь когда-то я был от тебя без ума… ужас какой-то.

— Взаимно.

Боль накатывалась на нее волнами. Рафаэль еще не разучился произносить красивые воодушевленные речи.

— Хам, — повторил он.

Сара побелела, смутившись. Где-то в глубине души она тешила себя надеждой, что он испытывал к ней настоящую страсть. Но вот он стоял перед ней со сжатыми кулаками и горящими от ярости глазами. Кем-кем, а хамом он никогда не был. Скорее наоборот — для такого горячего и страстного человека он был просто олицетворением ласки, терпения и доброты. Только ей от этого не легче. Она так и не смогла переступить через свои предрассудки.

Секс. Какая-то мелочь, не имеющая никакого значения, нечто, что она могла заставить себя перетерпеть, когда в этом была необходимость, как и все женщины во все времена. Те глупые аргументы, которые позволили ей избежать физической близости до свадьбы, теперь не давали ей покоя. Тогда она даже тайно гордилась тем, что разжигала в нем такой огонь. Позже, однако, она стала бояться этого пламени, всячески избегая его прикосновений.

Рафаэль, как всегда, придает слишком большое значение собственным переживаниям, подумала она горько. А о ней он хоть раз подумал? Да откуда ему знать, что такое быть замужем за ним, мужчиной до корней волос, сознавая при этом, что в постели ты — ноль? Что такое жить и чувствовать, как день за днем, час за часом ты все больше и больше его теряешь? И в конце концов опуститься так низко, что даже простить ему неверность? Она тогда просто закрыла глаза, не желая ничего видеть. Она была готова на все, только бы удержать его около себя. Она научилась этому у своей матери, прожившей бок о бок с человеком, чьи любовные похождения были столь же многочисленны, сколь и общеизвестны.

Рафаэль налил себе бренди и выпил. Под бронзовой кожей на шее у него заиграли мощные мышцы.

— Я сегодня, пожалуй, напьюсь.

— Ты за рулем? — вдруг заговорила в ней ее практичность.

Он бросил на нее убийственный взгляд.

— Сколько прозы, сколько разума… Настоящая леди. Туго стянутые в узел волосы, глухие, как у принцессы, платья. Вот с кем я жил. Снисходительные улыбочки, светские разговоры, а тем временем брак наш летел в тартарары. Этого замечать нельзя. О таких личных, интимных вещах говорить не положено. Это нехорошо. Так, кажется, вы выражаетесь?

Она дрожала. О Боже, зачем он пришел? Зачем ему понадобилось топтать ее еще раз? «Никогда не огладывайся назад, смотри только вперед», — учила ее как-то двоюродная тетка Петиция. До сих пор этот совет неплохо помогал ей в жизни. Когда Петиция умерла, лишив ее своей несколько бесцеремонной и малосентиментальной поддержки, Сара и не подозревала, что в один прекрасный день окажется вот в этой квартире и будет иметь очень мало общего с той запутавшейся несчастной девчонкой, какой она была в двадцать лет. Но прежде, чем она обрела уверенность в себе, ей пришлось пройти сквозь огонь и воду. Она более не страдала от чувства вины и не поддавалась влиянию родителей. Она научилась не насиловать и не ломать себя только ради того, чтобы понравиться другим. В течение года, что Сара прожила одна в Лондоне, она с каждым днем становилась увереннее. И вдруг, так неожиданно… так страшно. Будто ее отбросило на несколько лет назад.