Крепостная Россия. Мудрость народа или произвол власти? - [13]

Так в представлении В.О. Ключевского возникло крепостное право в России. Оно сложилось постепенно, в результате роста задолженности крестьян, под влиянием кабального холопства, без вмешательства законодательства. По мнению Ключевского, правительство не принимало никакого участия в закрепощении крестьянских масс, оно лишь пассивно созерцало этот процесс.

Характерным для взглядов Ключевского является то, что он ввел в свою концепцию экономический фактор, показывая задолженность крестьян как основу их закрепощения. Причем Ключевский считал, что крестьянская «крепость» носила личный, а не поземельный характер. Прикрепления крестьян к земле он не признавал и исключал его из состава крепостного права. «… мысль связать крепостное право с землей является в законодательстве довольно поздно, уже в последнюю пору существования этого права». На ранних же его этапах, писал он, «крестьянин был крепок землевладельцу не потому, что был прикреплен к его земле; напротив, он всегда мог быть оторван от земли именно потому, что был крепок только землевладельцу»[66].

Благодаря трудам В.О. Ключевского теория безуказного происхождения крепостного права, зарождение которой мы наблюдали в работах Сперанского и Погодина, окончательно оформилась и заняла доминирующее положение в отечественной историографии. Свое дальнейшее развитие она получила в исследованиях М.А. Дьяконова, М.Ф. Владимирского-Буданова, П.Е. Михайлова и др.

Академик М.А. Дьяконов был крупным знатоком истории крестьян Московской Руси. Подобно многим другим буржуазным историкам его времени, он пытался доказать, что закрепощение крестьян в России происходило медленно, а не вдруг, по указу московского государя, как утверждали сторонники указной теории. В основу своего построения Дьяконов положил выдвинутый Ключевским мотив задолженности крестьян и прибавил к нему фактор старожильства. По его мнению, право перехода крестьян отмерло само собой вследствие долговременного пребывания их на одном и том же месте, в результате «застарения». Имеющийся материал, писал он, – «позволяет заключить, что крестьяне-старожильцы, на каких бы землях они ни жили, правом перехода во второй половине XVI в. вовсе не пользуются. Они оказались в положении «непохожих», «заседлых» крестьян и составили первую по времени категорию наших крепостных крестьян»[67].

Конкретно в представлении М.А. Дьяконова процесс крестьянского закрепощения развивался так. Отсутствие средств у обедневших и задолжавших крестьян для того, чтобы расплатиться с землевладельцем, лишало их возможности воспользоваться правом перехода. «А более или менее продолжительное непользование этим правом, – писал он, – повторенное в ряде случаев повседневной жизни, могло дать начало обычаю, в силу которого крестьяне, лишенные возможности воспользоваться правом перехода, стали считаться утратившими это право в силу давности или старины. Так простой факт, многократно повторенный, мог дать начало обычаю, т. е. превратиться в право. Именно таким путем крестьяне старинные или старожильцы образовали первую группу владельческих крестьян, утративших право перехода в силу давности или старины. Это первые наши крепостные крестьяне»[68].

Следует отметить, что категорию крестьян-старожильцев раньше Дьяконова ввел в научный оборот М.Ф. Владимирский-Буданов. Придавая, как и Ключевский, решающее значение крестьянской задолженности в процессе возникновения крепостного права, он в то же время обратил серьезное внимание на фактор старожильства. Для крестьян, писал Владимирский-Буданов, бравших у землевладельцев подмогу деньгами или инвентарем, выход по существу становился невозможным. Крестьянин же, фактически не имевший возможности «воспользоваться правом выхода долгое время, становился «исстаринным» И терял это право навсегда. К XVI в. такой разряд крестьян, фактически прикрепленных, сделался самым многочисленным»[69]. «Прикрепление возникает лишь в силу давности или старожильства крестьян на землях известного владельца»[70], – добавлял Владимирский-Буданов. Но последний не поддержал мнение Ключевского, что крестьянское крепостное право носило личный, а не поземельный характер, и что оно возникло под влиянием кабального холопства. «Нельзя смешивать развитие крепостного (крестьянского) состояния с развитием холопства (полного или кабального). Холопство есть личная зависимость, крестьянство – поземельная. Кабала кончается или с жизнью кабального или с жизнью господина; прикрепление – вечно; кабала есть личная служба во дворе; крестьянство – земледельческая работа, соединенная с отправлением государственного тягла» [71].

Над проблемой старожильства, поставленной в порядок дня Владимирским-Будановым и Дьяконовым, упорно работал их младший современник П.Е. Михайлов. Однако Михайлов не признавал связи старожильства с крестьянской задолженностью, как это делали Владимирский-Буданов и Дьяконов. По его мнению, старожильцы стали крепостными в силу своей «домовитости». Старожилец – это прежний вольный арендатор чужой земли. При благоприятном стечении обстоятельств он удачно осел на землю. Земля попалась удобная, плодородная, неплохим оказался и хозяин. Этот наиболее счастливый арендатор обзавелся хозяйством, семьей и ему не было никакого смысла покидать свой старый, обстроенный и политый трудовым потом участок и уходить на новый. «Хорошая жизнь была причиной «застарения». Дети такого старожильца еще больше привязывались к данному участку в силу того, что они здесь родились. А затем утвердился обычай, по которому крестьянин, проживший на одной земле столько-то лет, становился старожильцем и автоматически терял право перехода. Обычай постепенно санкционировался писанным законом. Исходя из этого, Михайлов сделал вывод, что «давность, старина жительства привели к «обычному» образованию крепостного права на Руси»[72].