Крепости неодолимые - [48]

Моя житейская философия, изрядно подогретая атеизмом пионерских и комсомольских вожаков, укрепленная схоластикой обществоведческих учебников, противилась идеалистическому восприятию событий теткой. И лишь много позже я осознал, что эту обыкновенную русскую женщину, которая ежедневно спозаранку отправлялась с бережно хранимой ею дома лопатой на строительство укреплений, питало высокое христианское чувство жертвенности. Для нее оно было естественным, так же как и обостренное понимание личной сопричастности к судьбе Родины. Я не совершу открытия, если скажу, что именно с этими чувствами, смиренно и незлобиво, твердо веря в необходимость искупительной жертвы России, ушли из жизни сотни тысяч ленинградцев.

Факт облета города митрополитом Алексием мне не удалось подтвердить документально, но это, однако, не уменьшает его роли в деле защиты Ленинграда. Многим иногда казалось, что он был вездесущ, хотя не имел автомобиля, а пользовался попытками и трамваем, предупреждающие звонки которого замолкали иногда на целые месяцы. Он спешил туда, где, как он полагал, было крайне необходимо его пастырское слово. Нет, он вовсе не стремился подменить священников той или иной церкви или храма, но, видя, что они выбиваются из сил, голодают, делятся последними крохами с жителями, без сожаления расстаются с немалыми средствами, выходят на дежурство, как рядовые бойцы МПВО для борьбы с зажигалками, желал всячески помочь в их важном деле.

Его знал почти каждый житель осажденного Ленинграда, а слова, сказанные им в Никольском соборе в самом начале войны, передавались из уст в уста: «Никогда не забывайте, — обращался митрополит Алексий к прихожанам, — что только в дружном сотрудничестве фронта и тыла кроется успех полной и скорой победы над врагами». До нее оставалось почти четыре года.

В одну из первых пасхальных ночей 1942 года фашисты словно осатанели. Ощущение жителей было такое, словно разверзлась бездна и город потонул в грохоте и пламени. Причем основную массу артиллерийского огня и бомбовые удары немцы сосредоточили по ленинградским храмам. Митрополит Алексий в эту ночь отправлял службу в Князь-Владимирском соборе. Внезапно один за другим раздались два сильных взрыва, и когда Алексий с дьяконом Пискуновым вышли на улицу, то обнаружили истерзанный угол собора и большую воронку возле стены.

— И это в пасхальную ночь! — с горечью сказал Алексий дьякону. — Ничего! Будет и по-другому. Христос воскресе!.. Наш долг быть твердыми: мы — русские, мы — православные христиане.

Трудно усмотреть в словах митрополита обычную патетику — они выражали безграничный гнев, ненависть и уверенность в победный исход народной борьбы, которая, несмотря на ужасы блокады, жила в каждом горожанине.

Оценивая патриотические усилия священнослужителей Ленинграда, Сталин в телеграмме на имя митрополита Алексия просил «передать православному русскому духовенству и верующим Ленинградской епархии мой привет и благодарность Красной Армии за их заботу о Красной Армии», Можно не сомневаться, что слова Верховного главнокомандующего вызывали подъем и вдохновение.

В выполнении христианского долга митрополиту Алексию большую помощь оказывала родная сестра, монахиня Ефросинья. Ее женские руки, казалось, умели делать все: справляться с хлопотным церковным хозяйством, готовить скромные обеды, которые помогли сохранить силы многим прихожанам. Они с присущей женской добротой и сноровкой ухаживали за больными и ранеными, Терпение и скорбь, которые олицетворяла монахиня Ефросинья, стали символом величия души всех ленинградских женщин.

11 октября 1943 года в Смольном группе православного духовенства из одиннадцати человек были вручены медали «За оборону Ленинграда». Первым получил награду митрополит Алексий. Следом за ним к столу, на котором стояла ровная стопка коробочек, подходили священнослужители, удостоенные этой награды, В этот день обладателями ее стали настоятель Преображенского собора Павел Тарасов, настоятель кафедрального Никольского собора Владимир Румянцев, настоятель Никольской церкви Б. Охтенского кладбища Михаил Ставнинский, священник Преображенского собора Лев Егоровский, дьякон Князь-Владимирского собора Пискунов и другие.

Радость и гордость священников можно понять. Впервые за годы Советской власти свершилось награждение «служителей культа», притом боевой наградой. Тем самым официально признавались их заслуги и значительный вклад в дело обороны. И все же в этот торжественный момент каждого из них мучило сознание, что враг все еще находится у стен Ленинграда. И когда в январе 1944 года прогремел победный салют, возвещавший о полном снятии блокады, в звуках орудий не потонули разливистый звон колоколов ленинградских храмов и церквей и голоса хоров, В Никольском соборе служил сам митрополит. Начал он службу со здравицы: «Слава в вышних богу, даровавшему нашим доблестным воинам новую блестящую победу на нашем родном Ленинградском фронте».

Стойкость и мужество города на Неве, победа на берегах Волги коренным образом изменили положение русской православной церкви. Совершенно неожиданно для себя несколько лет назад при посещении Волгограда я стал невольным свидетелем разговора двух фронтовых друзей, которых, по всей вероятности, сдружила Сталинградская битва. Они стояли возле известного всему миру «Дома Павлова». Я путешествовал без экскурсовода и полагал, что сведений, которые почерпнул на лекциях по истории военного искусства, вполне достаточно, чтобы иметь представление о кровопролитных боях, развернувшихся за ранее ничем не примечательное здание. Я знал, что старший сержант Павлов возглавлял штурмовую группу, которая вначале выбила немцев из дома, а затем, превратив его в неприступную цитадель, удерживала несколько месяцев вплоть до ликвидации сталинградского «котла». Каково же было мое удивление, когда я услышал, как один из бывших воинов, который опирался на палку, сказал: