Крепость - [4]

Не успел он об этом подумать, как краем глаза уловил мимолетное движение и тут же грохнулся на землю с такой силой, что дыхание перехватило. Мощные лапы, схватив, перевернули его вниз головой и вздернули в воздух, не давая даже пошевелить рукой.

Увидев перед самым носом бесстрастно-задумчивые глаза и оскаленные клыки, Найл завопил от ужаса. Он инстинктивно застыл в слепой надежде, что его неподвижность как-нибудь уймет ярость твари. Вот еще одна пара жестких лап перехватила его со спины. Он почувствовал, как с него стряхивают суму, а по прижатым к телу рукам струится липкая нить.

Секундное замешательство сменилось странным спокойствием, может статься, потому, что тварь чем-то отдаленно походила на человека. Она напоминала краба с морщинистым стариковским лицом. Тело источало своеобразный, но не лишенный приятности мускусный запах. Выпущенные клыки выглядели жутко, а когда были сложены – имели сходство с забавной клочкастой бородой.

После нескольких ужасных мгновений, когда ему казалось, что клыки вотвот впрыснут яд, до Найла дошло, что лишать жизни его никто не собирается. Он ведь не делал резких движений, а значит, не сопротивлялся.

Державший Найла паук поднял свою ношу повыше, чтобы его напарник мог пропустить паутину вокруг лодыжек. Шелк, еще влажный, был эластичным, упругим, сами волокна – не толще травинки песколюба, однако чувствовалось, что прочен он необычайно.

Через пару мгновений юноша уже не мог не только раздвинуть ноги, но и даже пошевелить ими.

Паук взвалил добычу на спину, придерживая передними лапами – теми, что покороче, – и рванул внезапно с места с такой скоростью, что у Найла перед глазами все поплыло. Восьмилапый мчался вперед, то прижимаясь к земле, то подпрыгивая, и парня при каждом новом рывке резко подкидывало.

Иногда юноше казалось, что еще минута, и он соскользнет с бархатистой спины, но паук всякий раз, не сбавляя хода, передними лапами поправлял ношу. Сзади неотступно следовал его напарник с сумой Найла.

Найл часто смотрел, как очумело несется через пустыню паук-верблюд или фаланга, будто ком травы плод ураганным ветром, но никогда даже не помышлял, что когда-то и ему придется увидеть, как проносится перед глазами земля по полсотни миль в час. Найл пробовал смотреть на горизонт, чтоб поменьше кружилась голова, но удержать взгляд на одной точке больше чем на несколько секунд было невозможно.

В конце концов юноша закрыл глаза и, стиснув зубы, сосредоточился на том, чтобы как-то превозмочь неистовую тряску, от которой кровь молотом долбила в виски.

Он неожиданно забылся и так же неожиданно пришел в себя, а очнувшись, почувствовал, что кто-то склонился над ним и смотрит в лицо. Почти тотчас он уловил знакомый запах волос. Его, крепко обняв, поцеловала мать. А вот и Вайг! Он помог брату сесть и поднес к его губам чашку с водой. Во рту Найла пересохло, в горле першило от пыли.

Сделав первый глоток, он долго и сильно кашлял. Руки и ноги у него были свободны, только кожа сильно натерта в местах, где, судя по всему, отдирали липкую паутину.

В голове постепенно прояснилось: видно, он на самом деле лишился чувств.

Паук, на спине которого он так лихо прокатился (самый крупный из четверых, должно быть, вожак), стоял поблизости, взирая на своего седока бесстрастными черными глазами. Линия между ртом и сложеными челюстями напоминала чопорно поджатые губы. Ряд глаз помельче выглядел каким-то физическим недостатком, все равно что блестящие черные бородавки. Восьмилапый даже не запыхался.

– У тебя как, хватит сил идти? – спросил Вайг.

– Надеюсь, да. – Найл встал на ноги, и его сильно качнуло.

Сайрис тихонько заплакала.

– Торопят дальше, – пояснил брат.

Найл увидел, что содержимое его сумы вывалено на землю и один из пауков разглядывает предметы, шевеля их то передней, то средней лапой. Вот он поднял и металлическую трубку, мельком оглядел и бросил среди плодов опунции и сушеных хлебцев.

Одновременно с тем Найл ощущал, что вожак мысленно прощупывает его, пытаясь определить, как пленник реагирует на обыск его поклажи. Разум Найла он досматривал так же неуклюже, как его сородич разбирал содержимое сумы – будто тыкал пальцем.

Тут среди вещей твари обнаружили свернутый в рулон лоскут паучьего шелка, который юноша использовал как одеяло. Подошел вожак и стал тщательно разглядывать ткань.

Найл чувствовал сигналы-реплики, которыми они между собой перебрасывались. Их язык состоял не из слов, а как бы из чувств разных оттенков, мысленных образов.

Никто из них не мог бы вслух спросить: «Интересно, а это откуда здесь взялось?»– но между ними скользнул какой-то импульс, который можно было истолковать как вопрос, а вместе с ним мгновенный размытый облик сгинувшего в пустыне смертоносца.

Одновременно до обоих дошло, что эта видавшая виды ткань никак не может быть шелком паучьего шара, и насекомые тотчас утратили к ней интерес.

Неожиданно обе твари насторожились, однако Найл не мог уяснить, что произошло. Вожак заспешил к растущему неподалеку кусту терновника. Приглядевшись внимательней, юноша увидел: бурые натянули между корнями и нижними сучьями паутину, в нее угодил крупный кузнечик и сейчас исступленно там бился.