Крепкий Турок. Цена успеха Хора Турецкого - [23]

Публика уральская, однако, принимала нас шикарно. Как откровение прочел в одной екатеринбургской газете заметку, в которой утверждалось, что „Московский еврейский хор произвел фурор в нашей филармонии, это был лучший концерт сезона“. Ничего себе, подумалось. Пора бы всерьез заняться гастролями по России. Но как, с чьей помощью? Эти вопросы продолжали оставаться без ответа».

Максимум, на что мог рассчитывать в то время коллектив Турецкого на родине, — отдельные ангажементы в академических залах, где правили более-менее расположенные к чему-то необычному директора. И в Америке — вершиной хора являлось уже упомянутое в этой книге выступление в «Джордан-холле» Бостонской консерватории. Событие, бесспорно, значительное для любого классического музыканта, но никак не повлиявшее на расширение зрительской аудитории, ведомого Михаилом «поющего отряда». В «Карнеги-холл» его, после такого внушительного представления в двух отделениях (состоявшего из еврейских духовных произведений, русских народных песен, оперных фрагментов, европейской эстрадной классики), все равно не позвали. Просто потому, что точно подать этот бостонский сольник каким-нибудь влиятельным заокеанским промоутерам и критикам не удалось. Они на данном мероприятии не присутствовали.

Сермяжный путь типа финансово привлекательной «халтуры» в русских штатовских ресторанах вроде, прости господи, брайтонского «Кавказа» ребятам тоже был заказан. Им элементарно не хватало репертуара и имиджа, удовлетворяющего публику подобного заведения. Круг поиска вариантов для достойного существования хора выходил до обидного узким.

«Тот же самый приятель Юра, что когда-то звал меня к себе на работу, в 1994-м порекомендовал мне обратиться в компанию „ЛогоВАЗ“, — вспоминает Турецкий. — Объяснил так: „Возглавляет ее Борис Абрамович Березовский, человек широких взглядов, любящий необычное, экстравагантное. Попробуй с ним поговорить. Все-таки он богатый еврей, а ты занимаешься богоугодным делом“. Я решил посоветоваться с Адольфом Шаевичем, с которым мы продолжали поддерживать хорошие отношения. Сказал, что хочу обратиться с просьбой о поддержке хора к Березовскому, чтобы нам какую-то зарплату платили. А то в Москве мы сидим без копейки, у нас ни кола ни двора. Затем написал письмо в „ЛогоВАЗ“ на имя Бориса Абрамовича. Рассказал, что мы — коллектив академических музыкантов, несколько лет восстанавливаем традиции еврейской литургической музыки, мечтаем развиваться, нуждаемся в вашей помощи. Хотим снять фильм о нашем хоре, показать свое выступление по телевидению.

Березовский отреагировал довольно скоро и по-деловому. В такой-то день у него будет минут 25, перед выездом в аэропорт, и он готов с нами встретиться. В назначенный срок он приехал с заместителем гендиректора „ЛогоВАЗа“ Михаилом Гафтом в московскую синагогу (и после расставания с „Джойнтом“ мы периодически продолжали там петь и репетировать), и за отведенное время мы показали им, как говорится, все грани нашего таланта.

Березовский сказал: „То, что я услышал, — гениально. Даю вам 5 тысяч долларов в месяц“. Мы раскидали эту сумму на 20 человек, и получилась неплохая прибавка к нашим нерегулярным на тот момент концертным заработкам.

Я и с руководством ОРТ тогда встретился. Конечно, мы в формат канала не попадали, но как культурологическое явление, да еще и симпатичное Борису Абрамовичу, фактическому владельцу ОРТ, нас вполне могли по ТВ показать.

Попробовал законтачить и с матерым продюсером Юрием Айзеншписом. В России в первой половине 1990-х настолько стремительно все менялось, что при моих частых, продолжительных отъездах в Америку я не успевал оценивать происходящее. Возвращался всякий раз из Штатов с ощущением, что тут, на родине, за время моего отсутствия целая жизнь прошла. Кроме того, в те годы у меня еще не было продюсерского опыта. Я не понимал, какие механизмы задействовать для раскрутки группы, практически никого не знал в отечественном шоу-бизнесе. А уж как пиарить брэнд „еврейский хор“ в славянской стране, совсем представления не имел. Поэтому готов был принять любую помощь. Айзеншпис, с его возможностями, как мне кажется, мог повернуть нас в сторону клезмерской музыки или в стилистику сестер Берри. И это, наверное, хорошо бы пошло по телевизору, а значит, и по стране. Но он хотел, чтобы под такой проект я добыл ему у Березовского миллиона полтора долларов. Сомневаюсь, что Борис Абрамович выделил бы такую сумму Айзеншпису. К тому же внятного бизнес-плана, насколько я понял, у Юрия Шмильевича не было. Да и у „ЛогоВАЗа“ постепенно начинались какие-то сложности, Березовского уже волновали совсем другие вопросы. Вскоре его финансовой поддержки мы лишились. Еще какое-то время нам помогал главный компаньон Березовского — Бадри Патаркацишвили. Помню, однажды он подошел ко мне с нашим диском духовной музыки и попросил мой автограф. Сказал, что слушает эту музыку в машине, она его вдохновляет. Но потом и с ним контакты закончились».

Меж тем коллектив, ведомый Турецким, приблизился в 1995-м к своему пятилетию. Юбилей скромный, но, как «инфоповод», для устройства чего-нибудь эксклюзивного подходящий. Дату решили отметить большим сольником в Рахманиновском зале столичной консерватории. Его почтил своим присутствием Иосиф Кобзон. «Там мы и познакомились, — говорит Михаил. — Иосиф Давыдович подарил нам после концерта огромный букет. Сказал, что ему очень понравилось и даже пригласил хор на открытие ресторана „Максим“ с участием Пьера Кардена. На Кардена мы тоже произвели неизгладимое впечатление. Уже тогда у нас, в принципе, появился шанс сделаться востребованным элитарным корпоративным коллективом. Вообще, тот концерт в БЗК для меня сродни Рубикону. Им фактически завершился классический этап нашего творчества».