Крепкая подпись - [83]
Разговор шел теперь по-немецки. Были высказаны пожелания доброго утра, задавались вопросы о самочувствии.
— Разбинтуем! — сказал Розанов.
Борхард достал какие-то необычайные очки, похожие на пушечный лафет.
— По-моему, превосходно! — сказал Розанов. — Можно долечивать на дому. Как вы, профессор?
Борхард выдержал паузу.
— Можно! Но следить, следить…
— Будем следить!.. Минутку, Владимир Ильич. Так! А теперь забинтуйте, Екатерина Алексеевна.
Она начала сворачивать бинты, прислушиваясь к быстрому немецкому разговору, который вели Ленин и Борхард. Говорили они о врачебной комиссии. Ленин настойчиво выспрашивал, сколько человек осмотрено, какие у профессора впечатления, выводы. Заметно было, что и самому Борхарду необходимо высказаться.
— Я такого не встречал, нет, — говорил он, размахивая руками. — Эти ваши комиссары… Спорят до хрипоты с докторами, сами себе ставят диагнозы. Неслыханно! — он произносил эти слова с возмущенным видом, но в голосе его слышалось что-то другое. — Пятерым по крайней мере требуется вмешательство хирурга. Ходят с аппендицитами, контрактурами… с травматической аневризмой… Какая-то нечеловеческая выносливость!
Ленин помрачнел:
— Фамилии записаны? Мы их под конвоем отправим к хирургам! А вам, профессор, я очень признателен. — Он с трудом повернул шею к сестре. — Послушайте, сестрица, кажется, вы мне навертели бинтов в два раза больше, чем было! Надеюсь хотя бы, что это те же самые бинты, а не новые?
— Бинтов ровно столько же, Владимир Ильич, — улыбнулась сестра. — И они те же, что и были!
Она чувствовала, с каким нетерпением ожидает ее пациент, когда закончится вся эта процедура с бинтами.
— Теперь поведем ранку на тампоне, — сказал Розанов. — Будем приезжать к вам в гости для перевязки.
— Стало быть, все?
— Нет, Владимир Ильич, еще не все! При поступлении к нам вы скрыли некий факт, который не следовало бы держать при себе… По забывчивости или по умыслу — не знаю.
— Скрыл факт? Весьма интересно! Не объяснитесь ли?
— Позвольте ответить вопросом на вопрос? Какое число сегодня?
— Сегодня? — Ленин ответил не сразу. — Вот оно, сбился со счета от безделья!.. Сегодня, я полагаю, двадцать четвертое апреля!
— Совершенно верно! А в наших руках вы со вчерашнего дня, когда еще фактически не окончился день вашего рожденья! Однако вы умолчали об этом, и мы были лишены возможности поздравить вас!
— Ах, вот оно что! — широко улыбнулся Ленин. — А я уже не знал, что и подумать. Да, действительно, стукнуло пятьдесят два! Домашние, кое-кто из товарищей поздравили, а потом совершенно из головы вылетело… Но и у вас меня все же поздравили: вынули пулю! Как-никак, а одной пулей меньше!
— Кстати, Владимир Ильич, что прикажете делать с этой пулей?
— Ничего не собираюсь приказывать, — Ленин махнул рукой. — Делайте что хотите.
Когда профессору Борхарду перевели, о чем шел разговор, он подошел к Ленину и торжественно произнес:
— О, я вас поздравляю! Пятьдесят два — это хороший возраст, крепкий возраст… Человек много знает и много может, — он помолчал, потом сказал отчетливо: — Я считаю за большую честь, что лично познакомился с вами… И встретился с моими русскими коллегами. И немного повидал столицу вашей страны!
Ленин пристально посмотрел на него, широким жестом протянул руку, и все видели, что рукопожатие это не было холодным, официальным.
«…Из поездки в Москву вернулся наш земляк, известный профессор-хирург Борхард. У него здоровый, загорелый вид, Он отвечает на вопросы журналистов коротко, отрывисто, иногда сердится. Требует, чтобы ему показывали, как записывают его слова.
— Господа! — говорит он. — Пожалуйста, не задавайте мне политических вопросов, я врач и политикой не занимаюсь… Ленин? Да, я его видел, разговаривал с ним. Могу вам сообщить из достоверного источника, что он занимает одну комнату, где стоит кровать, несколько стульев, кресло, диван, письменный стол. На столе телефон и две школьные ручки. Ими он пишет. Больше ничего сообщить не могу…
Я вижу, господа, вас страшно интересует страна, где я побывал. Мой совет: раньше чем писать о ней — садитесь и поезжайте туда. Вас пустят, ручаюсь. Больше того, вас хорошо примут. В заключение еще один совет: опасайтесь больших чемоданов. Вы же не повезете их пустыми — «природа не терпит пустоты». Однако, чем больше вы их набьете в дорогу, тем больше будете потом раскаиваться».
Председатель Совета
Народных Комиссаров.
Т. Семашко!
Прошу Вас распорядиться об отправке в К р ы м в одну из тамошних санаторий сестры Солдатенковской больницы Е к а т е р и н ы А л е к с е е в н ы Н е ч к и н о й для лечения и отдыха.
Не откажите сообщить мне копию Вашего распоряжения по этому делу, а если Вы встретите какие-либо препятствия к исполнению моей просьбы, то прошу черкнуть, в чем эти препятствия.
С ком. приветом Ленин.
НЕЗАРЯЖЕННАЯ КАССЕТА
Человек шел по весенней Москве, старательно обходя голубые лужи, насвистывал и весело думал: «До чего же хорошая вещь — это самое солнце! Сколько света — и совершенно бесплатно! И никаких тебе хлопот, никаких тебе вспышек магния! Нет, с сегодняшнего дня определенно перехожу на иждивение солнца!»
Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.
Книга к. т. н. Евгения Миронова «Чернобыль: необъявленная война» — документально-художественное исследование трагических событий 20-летней давности. В этой книге автор рассматривает все основные этапы, связанные с чернобыльской катастрофой: причины аварии, события первых двадцати дней с момента взрыва, строительство «саркофага», над разрушенным четвертым блоком, судьбу Припяти, проблемы дезактивации и захоронения радиоактивных отходов, роль армии на Чернобыльской войне и ликвидаторов, работавших в тридцатикилометровой зоне. Автор, активный участник описываемых событий, рассуждает о приоритетах, выбранных в качестве основных при проведении работ по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.
Предлагаемые воспоминания – документ, в подробностях восстанавливающий жизнь и быт семьи в Скопине и Скопинском уезде Рязанской губернии в XIX – начале XX в. Автор Дмитрий Иванович Журавлев (1901–1979), физик, профессор института землеустройства, принадлежал к старинному роду рязанского духовенства. На страницах книги среди близких автору людей упоминаются его племянница Анна Ивановна Журавлева, историк русской литературы XIX в., профессор Московского университета, и ее муж, выдающийся поэт Всеволод Николаевич Некрасов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.