Крепкая подпись - [66]

Шрифт
Интервал

Башкатов растерялся от неожиданности, даже отступил на шаг. Он молча смотрел на бесновавшегося Авангарда, точно обдумывая, как отнестись к его словам.

Наконец лицо его побагровело, на скулах вздулись желваки:

— Товарищ Мальцев Сергей! Прекратить немедленно!

Авангард вздрогнул, как будто ему приложили ледяшку к голому телу. Он отвык от своего имени и фамилии, позабыл о них, и сейчас они дико резанули слух. Рядом гудели голоса, звякали затворы, но он ничего не слышал. Он уже видел такое лицо у Башкатова: каменные желваки, бешеные глаза. «Прекратить митинг! Построиться!» — и отряд повернул обратно в город…

— Прошу не забывать, что вы являетесь подчиненным мне по приказу Ревкома! — лязгал над ним голос Башкатова. — Приказываю вам оставаться при вагонах и дожидаться моего возвращения! За целость пломб, за сохранность груза вы отвечаете своей жизнью. В случае попыток проникнуть в вагоны — применять огнестрельное оружие и гранаты!.. Ясно вам?!

Авангард закусил губу.

— Отойдем к вагонам! — жестко сказал Башкатов.

Они молча подошли к теплушке.

— Оставляю вам этот пакет! — Башкатов посмотрел ему прямо в глаза, точно гипнотизируя. — Здесь все документы! Хранить их надо больше собственной жизни. Куда вы их положите?! — резко спросил он.

— Положу в грудной карман куртки и зашью! — деревянным голосом ответил Авангард, принимая от Башкатова плотный конверт. Башкатов хмуро следил за движением его руки, опускавшей конверт в карман, круто повернулся и пошел на станцию.

На платформе шла настоящая мобилизация. Подходили люди — молодые и пожилые, ехавшие по разным делам, называли свои фамилии, получали оружие и отходили влево, как было им указано.

Из головного вагона сразу прибыл целый взвод — по виду рабочие парни. Их предводитель, крепыш с забинтованной головой, сказал: «Давайте-ка мы сами подберем винтовочки!» Они быстро разобрали винтовки, подсумки, патроны, пощелкали затворами — чувствовалось, что это народ обстрелянный.

Трое учителей — их соседи по вагону — тоже щелкали затворами и заглядывали в дула, но сразу видно было, что ни один из них не держал в руках ружья.

К высокому пулеметчику подошел человек в крылатке, очень прямой, с седой бородой клинышком, и сказал, слегка заикаясь: «Я, видите ли, бывший офицер… Собственно говоря, я преподаватель фортификации… Мне можно к вам?»

Вопрос прозвучал по-детски наивно. Пулеметчик нахмурился, но, пока он думал, помощник его уже записал фамилию человека в крылатке — и все было решено. Кто-то настойчиво спрашивал, где ему оставить котомку. Юноша в мятой студенческой фуражке на пышных кудрях гортанно крикнул что-то иссиня-смуглому мужчине в папахе, видимо черкесу, и обратился к пулеметчику: «Он тоже пойдет! По-русски не понимает, но стреляет, как Вильгельм Телль!»

Маленький, сухонький дед со свалявшейся набок бороденкой, которому осторожно намекнули, что лучше бы ему не ходить, сердито сказал:

— Дай-кось сюды ружье!

Взяв винтовку узловатыми пальцами за конец ствола, он медленно поднял ее на вытянутой руке.

— Молодец! Молодец! — заговорили кругом.

Какая-то женщина завыла вдруг и повисла у деда на рукаве.

— И куда тебе… корявому черту… тоже… суется!

— Закрой фонтан! Усохни! — грозно сказал дед. — Становись рядом! Будешь сестрой милосердной… И вы, прочие бабы, становись, если вы сочувственные женщины.

Но были в поезде и другие люди — те, которые очень хорошо знали, что короткое слово «Чека» расшифровывается так: «Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем». Они сидели притихшие, сжавшись в мучительной тревоге. С огромным напряжением и риском везли они свою многопудовую кладь, чтобы в случае удачи распродать и выменять ее из-под полы с чудовищным барышом. Надо было суметь спрятать, укрыть эти грузные мешки и чемоданы от внезапных проверок, от заградительных отрядов, от людей, которые произнесли железные слова: «Кто не работает, тот не ест!»

И вот грянула новая нежданная-негаданная напасть! Что теперь выдумают они, мгновенно принимающие свои решения и тут же выполняющие их с непомерной твердостью!

Но вскоре по вагонам покатился уверенный слух, что отряд составляется только из добровольцев. Да, это беспощадно-решительная власть, заставлявшая «нетрудовой элемент» скалывать лед, разбирать разрушенные дома, заготавливать топливо, носить воду, чистить уборные, никогда не настаивала на том, чтобы люди этого сорта шли ее защищать.

Подтягивая ремень с тяжелым подсумком, с перекинутой через плечо винтовкой, Башкатов подошел к теплушке. Возле нее стоял неподвижный Авангард. Весь его вид как бы гласил: «С часовым на посту разговаривать воспрещается!»

Но Башкатов не заметил или не хотел замечать, что перед ним находится часовой, и с чрезвычайной легкостью нарушил явно враждебное молчание.

— Вот не было печали, так черти накачали! — произнес он своим обычным спокойно-насмешливым тоном. — Опять катавасия… А кулачки эти — кремневые, кондовые, с пермского корня! Оказывается, даже пулеметы раздобыли! Или спрятаны были у них?!

«Что он, испугался, что ли?» — злорадно подумал Авангард.

— Но, с другой стороны, — продолжал Башкатов, — бог не выдаст, свинья не съест! Ликвидируем бандочку и помчимся дальше…


Еще от автора Леонид Николаевич Радищев
На всю жизнь

Аннотация отсутствует Сборник рассказов о В.И. Ленине.


Рекомендуем почитать
Дипломат императора Александра I Дмитрий Николаевич Блудов. Союз государственной службы и поэтической музы

Книга посвящена видному государственному деятелю трех царствований: Александра I, Николая I и Александра II — Дмитрию Николаевичу Блудову (1785–1864). В ней рассмотрен наименее известный период его службы — дипломатический, который пришелся на эпоху наполеоновских войн с Россией; показано значение, которое придавал Александр I русскому языку в дипломатических документах, и выполнение Блудовым поручений, данных ему императором. В истории внешних отношений России Блудов оставил свой след. Один из «архивных юношей», представитель «золотой» московской молодежи 1800-х гг., дипломат и арзамасец Блудов, пройдя школу дипломатической службы, пришел к убеждению в необходимости реформирования системы национального образования России как основного средства развития страны.


Ахматова и Раневская. Загадочная дружба

50 лет назад не стало Анны Ахматовой. Но магия ее поэзии и трагедия ее жизни продолжают волновать и завораживать читателей. И одна из главных загадок ее судьбы – странная дружба великой поэтессы с великой актрисой Фаиной Раневской. Что свело вместе двух гениальных женщин с независимым «тяжелым» характером и бурным прошлым, обычно не терпевших соперничества и не стеснявшихся в выражениях? Как чопорная, «холодная» Ахматова, которая всегда трудно сходилась с людьми и мало кого к себе допускала, уживалась с жизнелюбивой скандалисткой и матерщинницей Раневской? Почему петербуржскую «снежную королеву» тянуло к еврейской «бой-бабе» и не тесно ли им было вдвоем на культурном олимпе – ведь сложно было найти двух более непохожих женщин, а их дружбу не зря называли «загадочной»! Кто оказался «третьим лишним» в этом союзе? И стоит ли верить намекам Лидии Чуковской на «чрезмерную теплоту» отношений Ахматовой с Раневской? Не избегая самых «неудобных» и острых вопросов, эта книга поможет вам по-новому взглянуть на жизнь и судьбу величайших женщин XX века.


Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.


«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.


Исповедь старого солдата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.