Креольская принцесса - [11]

Лиз посмотрела на брата. В ее глазах блеснули слезы, а подбородок задрожал от волнения.

– Я понимаю, что ты тупица. Мир – это большая шахматная партия, и королю Людовику в ней поставили мат. Нам же, не черным и не белым, предстоит тут жить, а грубость не сможет изменить прошлое.

Симон сжал губы. Через пару минут он отвернулся и начал энергично работать шестом, чтобы их суденышко не налетело на песчаную отмель.

Лиз расстроенно посмотрела на Рафаэля:

– Прошу прощения за этот инцидент…

– Не стоит извиняться, сеньорита, это пустяки. – Он взял ее за руку и нежно поцеловал поцарапанные пальцы девушки. – У меня привычка задавать неудобные вопросы. Мама колотит меня за это каждый день.

Когда девушка улыбнулась, он с довольным видом подался назад. Что ж, пусть ему и не удалось убедить красивую английскую розу провести ему экскурсию по городу Мобил, однако французская камелия, казалось, расцвела от его прикосновения. До конца дня она могла поведать ему много интересного.

Дон Рафаэль отправился обратно в Новый Орлеан, а Лиз осталась помогать Симону привязывать суденышко к пирсу и ждать следующего желающего прокатиться на пароме. То, что она общалась с человеком, который носил титул «дон», заставило ее посмотреть на мир по-другому. До этого дня она отчасти разделяла враждебность брата к испанцам. Она не знала дядю Гийома так же хорошо, как Симон, но она понимала боль, которую принесла его смерть деду и отцу. Защищая этого конкретного испанского джентльмена, Лиз почувствовала, что в ее представлении о мире что-то изменилось.

Она ткнула в бок Симона, который сидел рядом с ней на пирсе, болтая ногами над водой и держа в руке удочку.

– Симон, как ты считаешь, почему дядя Гийом ввязался в восстание против испанцев, а папа нет?

Симон удивленно посмотрел на нее:

– Это было в тот год, когда умерла маман, разве ты не помнишь?

– Возможно, я, как папа, забыла обо всем, кроме этого.

Ей было восемь, и она уже была достаточно взрослой, чтобы понимать: люди умирают, они отправляются на небеса и больше не возвращаются. Маман заболела чем-то, отчего ее красивая, цвета кофе с молоком, кожа посерела, а белки янтарных глаз пожелтели, как кукуруза. Много дней она металась в постели, сгорая от лихорадки, пока запах в комнате не стал невыносимым. Папа не мог смотреть, как уходит жизнь из его любимой Шериз. Он попросил бабушку Мадэлен ухаживать за ней, а сам сидел в лодке и напивался, отчего становился злым, как бешеная собака.

В тот ужасный, бесконечный день, полный грусти и печали, бабушка позвала Лиз и Симона в комнату маман, чтобы они попрощались с ней. Бабушка помыла и привела маман в порядок, потом поменяла постельное белье. Маман была похожа на прозрачного, хрупкого спящего ангела. Симон вел себя на удивление робко. Он схватил Лиз за руку и сжал ее пальцы так сильно, что сделал больно. Неуверенно приблизившись к матери, он поцеловал ее в лоб, потом попятился, весь дрожа. Внезапно он отпустил руку Лиз, всхлипнул и выбежал из комнаты.

Лиз посмотрела на бабушку, которая положила руку ей на голову.

– Давай, дорогая, – прошептала она. – Она знает, что ты здесь, и она не уйдет, пока ты ее не благословишь.

Сердце Лиз было готово вот-вот выскочить из груди, но бабушка была рядом, и поэтому ей было не так страшно. Она сглотнула и встала на колени рядом с кроватью.

– Маман, – прошептала она, – я люблю тебя. Я позабочусь о папá и Симоне.

Веки матери затрепетали.

– Моя дорогая девочка. Сильная и нежная, как роза. – Легкая улыбка появилась на ее распухших губах. – Слушайся бабушку. Прочти все… все книги в библиотеке дедушки.

– Хорошо.

Не зная, что сказать, Лиз стояла на коленях и беззвучно молилась. По ее щекам медленно текли слезы. Через какое-то время бабушка опустила ладонь ей на плечо:

– Пойдем, дорогая. Теперь твой отец должен попрощаться.

Лиз не знала, что он пришел, но, когда она встала и неохотно попятилась к двери, сильный запах перегара заполнил комнату. Она повернулась.

Лицо отца было ужасно в горе. Отпихнув Лиз в сторону, он ввалился в комнату, схватил себя за волосы и согнулся, словно это он бился в предсмертных судорогах.

Бабушка вывела Лиз из комнаты. На кухне девочка обняла бабушку, спрятав лицо у нее на груди, надеясь так заглушить рыдания отца, доносившиеся из комнаты. Бабушка обняла ее, а потом осторожно вывела на веранду.

– Давай посидим на ступеньках. У меня есть для тебя кое-что.

– Мне не нужен подарок, – сказала Лиз, усевшись рядом с бабушкой на верхней ступеньке.

Она лишь хотела, чтобы маман выздоровела. Она обняла руками колени и положила на них голову. Она все еще слышала через открытое окно, как плачет папá.

– Нет, это то, что дала мне моя маман, когда мне это было нужно. Теперь настало время передать это тебе.

Лиз повернула к ней голову:

– Какая маман?

Согласно семейной легенде, бабушку удочерили, когда она была ребенком. Ее настоящей матерью была Эме, незамужняя сестра бабушки Женевьевы.

– Та, что любила меня настолько, что отдала мне свою Библию и научила почитать ее автора.

Лиз нахмурилась, пытаясь понять, о чем говорит бабушка.

– Бабушка Женевьева? – догадалась она.