Кремлевский волк - [15]

Лазарь перебрался в Екатеронослав (Днепропетровск), расположенный на Днепре южнее Харькова, примерно в шестистах километрах от Кабанов. Здесь он устроился работать сапожником на обувную фабрику. И опять он стал заниматься нелегальной деятельностью по сколачиванию профсоюза сапожников, пройдя путь от никому неизвестного новичка до лидера ячейки. Вместе с другими большевиками Екатеринослава он активно пропагандировал против войны, которую руководство приказало заклеймить «империалистической», хотя на самом деле цель была раздуть внутренние противоречия в государстве и обществе. Через несколько месяцев он уже стал членом районного партийного комитета, а также и членом городского Комитета партии. Лазарь организовал и возглавил забастовку на обувной фабрике. Его быстро уволили, но он улыбался. Забастовка была делом его рук, он её полностью контролировал, и знал, что из этого выйдет. Рабочие фабрики, пробастовав шесть недель, потребовали от администрации восстановления Лазаря на работе в обмен на прекращение забастовки. Рабочие действовали согласованно и сплочённо, как им приказал Лазарь, и владельцу фабрики пришлось пойти на уступку. Требования рабочих были удовлетворены, а Лазаря восстановили на работе. Это оказалось значительным достижением со стороны бастовавших. Они решили, что владелец фабрики заслужил «хорошего урока». Его очень сильно избили, сделав калекой, и полиция стала искать зачинщиков. Лазаря арестовали и выслали из города. Он перебрался в Мелитополь, немного южнее Екатеринослава, всего в нескольких километрах от Азовского моря и в восьмистах километрах от Кабанов. Лазарь снова изменил фамилию, на этот раз – на Гольденберг, и опять стал работать сапожником. Благодаря его опыту, он возглавил подпольный профсоюз сапожников и организовал местную большевистскую ячейку. Закончив с организационной работой, он направился в Юзовку. Недалеко от Новороссийска он поступил на работу на обувную фабрику и стал здесь главой местной партийной организации. Организованный им профсоюз провёл несколько удачных забастовок. Самая крупная из них охватила более 50 тысяч рабочих с требованием увеличить зарплату на 50 процентов.

Не было сомнений, что два гигантских профсоюза – сапожников на востоке и кожевников на западе – теперь полностью контролировались такими же как Лазарь большевиками и уже играли значительную подрывную, или как тогда предпочитали говорить, революционную роль. И в этом была большая заслуга Лазаря. Партийцы рассматривали его в качестве опытного и решительного коммуниста, борца, прошедшего через аресты, и убедительного оратора. «Дядя Лёвик мог бы гордиться мной, – думал Лазарь. – Я теперь могу собирать толпу не меньше чем Троцкий, тогда в Киеве».

Лазарю поручили набирать новых людей в партию. Он искал не просто будущих членов большевистской партии, но таких, на кого можно положиться, кто был готов выполнить любой его приказ. На одном из собраний рабочих-кожевенников он познакомился с человеком по имени Никита Сергеевич. Этот человек не знал, как работать с кожей. Он был шахтёром, всего на год моложе Лазаря. Никита Сергеевич Хрущёв вырос в селе Калиновка, Курской губернии. Его отец был выходцем из бедной крестьянской семьи и работал на шахте. Сын в девятилетнем возрасте поступил работать на ту же шахту. Когда ему исполнилось пятнадцать, он уже умел ремонтировать несложное оборудование и устранять неполадки. К семнадцати годам он уже женился. Сейчас ему был двадцать один год, и его вопросы звучали осознанно и к месту. «А ты? – спросил он Лазаря. – Где твои?». Лазарь свысока взглянул на невысокого человека с редеющими светлыми волосами. Он видел, как короткими и толстыми пальцами он умело разрезал яблоко на две половинки, хотя и не равные. Маленький кусочек Хрущёв дал худенькой девушке с глазами на выкате, сидевшей позади него. Она выглядела изнурённой. Лазарь заключил, что это была его жена. Но Хрущёв ничего не сказал о ней и даже не представил её. Глаза Лазаря внимательно изучали мальчишеское лицо Хрущёва в широкой ухмылке и большой нос с огромной родинкой. Между передними зубами были большие промежутки, и Лазарь мог видеть, что у него не хватало ещё и боковых зубов. Этот человек на самом деле выглядел уродливо. В представлении Лазаря он напоминал свинью, поедающую свою порцию яблока. Запихнул в рот целиком весь кусок яблока, он стал его разжёвывать. Лазарь ждал, пока тот закончит громко чавкать. Ему было неприятно смотреть в рот этому человеку, если он вдруг начнёт отвечать на его вопросы. Наконец Лазарь сказал: «Думаешь, мне уже следовало бы быть жениться? Нет, я ещё холост и не собираюсь жениться». И он снова взглянул на худенькую девушку. Даже интересно, как он мало думал о женщинах. Они его не интересовали. Женщины не представляли интереса для большевиков, по крайней мере, для тех из них, с которыми он общался. Некоторые имели жён, некоторые невест, но все их разговоры всегда велись только о государстве и его будущем: что происходит, что делает царь, что делает Ленин, что будет следующим этапом. Нет, женщины его не интересовали. Эта сторона жизни для него была сведена к минимуму и держалась на расстоянии. Время от времени Лазарь оказывался в женской компании, это было когда собирались члены партии, чтобы выпить водки и обменяться последними новостями. Не было ничего необычного в том, если за соседним столом в одиночестве сидела женщина, тоже работница фабрики, попивала дешёвую водку или дешёвое вино, выкуривала папиросу за папиросой и прислушивалась к разговорам мужчин. По тем строгим нравам это были весьма крутые женщины. К концу вечера, когда было много выпито, а закуски оказывалось недостаточно, эта женщина могла пригласить Лазаря провести ночь вместе. За такими короткими встречами ничего не стояло. Лазарь никогда не стремился продолжить знакомство. Для него это было просто минутной отдушиной. И ничем более. Революция – дело серьёзное, в ней нет или почти нет места для личных взаимоотношений, которые не завязаны на политике.