Кремлевские сказы - [2]

К Борисовой семье в столице приставили специального дьяка, задачей которого было угождать хозяйке, чтобы Штанина ни в чем нужды не знала. Пока глава семейства заседал в строительных приказах, дьяк носился по столице в поисках то окорока или рыбы особой, которую восхотела Штанина, то чулок заморских, то сундуков инкрустированных. А еще дьяк отвечал за подачу телег для членов семьи, за баню, дымоходы, самогонные аппараты и массу других вещей, призванных облегчить быт боярина с домочадцами.

Угодить семье было нелегко. Избалованные они все были – ни в сказке сказать, ни пером описать, даром что недавно из Мухосранска приехали. Даже еще больше избалованные, чем местная знать: та издревле тут сидит, а понаехавшие из портков выпрыгивают, чтобы показать, что и они лаптем щи хлебать не собираются.

Едет однажды Штанина в телеге и вдруг говорит притулившемуся на облучке дьяку:

– А что этот мерин мне прямо под светлые очи гадит? Что за неуважение к голубым кровям? Запретить!..

Дьяк, бедолага, три дня и три ночи думал, как эту хотелку реализовать. И придумал: сшили для мерина специальный говносборник, который сбруей к животине прилаживался. И та справляла нужду в пути, не раздражая очей и носа боярской бабы падающим на дорогу навозом. Штанина этим изобретением дьяка страшно возгордилась, будто сама придумала, и давай звать подруг со всей Москвы на осмотр инновации.

Подруги были ей под стать. Себя считали элитными кобылами, но не по особым человеческим качествам и образованию, а по месту в иерархии. Не трудились в жизни ни дня. Жилье класса люкс в обеих столицах, дачи в заповедных уголках, бесплатное обслуживание и лучшие санатории – так царским режимом оплачивалась верность служилого боярства.

Штанина по натуре была баба злобная и алчная, но до поры до времени это скрывала умело, изображая дурочку-простушку. А когда Борис на повышение пошел, так она с цепи сорвалась: набивала шкафы тряпьем, дачу отделала вулканической лавой с острова Пасхи и прочими излишествами страдала. Борис во хмелю ее вразумлял – надает, бывало, по мордасам, так она румянами синяки замажет, очки типа «кот Базилио» нацепит и снова во все тяжкие. Младшая дочка Смутьяна ее подзуживала: мамуля, держись, будет и на нашей улице праздник.

Вельможным семьям ежемесячно выдавали из казны круглую сумму на коньяк, осетрину и булавки. Отчитываться, на что потрачено, не требовали, хоть остров покупай. Борис не лез в эти заморочки, деньгами целиком и полностью распоряжалась Штанина. У главы семейства была на всякий случай заначка в платяном шкафу среди трусов, но он туда так редко залезал, что позабыл, где она находится. Баба со всем своим таежным пылом дорвалась до халявы – спецкобылы со спецтелегами, спецпродукты со спецбаз, спецлечение в спецбольницах, спецобслуживание на спецдачах, спецзалы на спецрейсах. Но там все за копейки было для слуг народа, бояре же не холопы, чтобы за полную стоимость питаться и обслуживаться.

Поэтому Штанина очень страдала: денег было так много, что ее провинциальной фантазии не хватало на их разбазаривание – вроде швыряет туда-сюда, а котлета из ассигнаций все равно тоньше не становится. Именно тогда она взялась коллекционировать драгоценности. Это по примеру европейских монарших особ.

Дело пошло веселее, и вот уже Борис, решивший как-то подарить любовнице – референту – югославский мебельный гарнитур и полезший для этого в официальную семейную кубышку, лишних рублей там не обнаружил. Штанина всю наличность угрохала на жемчужное ожерелье, в котором графиня Селедкина в XVIII веке щеголяла на девичнике, устроенном Екатериной II по случаю смены фаворита. Борис мог Штанине и в глаз заехать, но тут был другой случай, и денег на мебель профурсетке он занял (без отдачи, ясное дело) в кассе дворца.

А однажды Штанина, когда семейство отдыхало на южной даче, это ожерелье посеяла. Ну, перебрала наливки, и, когда плясала на столе посреди молочных поросят и щучьих голов, застежка ожерелья, видимо, раскрылась. Нигде нет драгоценной вещицы. Штанина, протрезвев, подняла на ноги всю стражу. Те раздели догола поваров, девок-горничных и лакеев – не нашли. Расческой прочесали лужайку у дома – нет ожерелья. Разобрали нужник, и выгребную яму выгребли – безрезультатно.

Борис Штанину отчитал:

– Дура ты, баба, нет головы – считай, калека. Это ожерелье стоило, как цементный завод!

Штанина за словом в карман не полезла:

– А сам-то кто! Сидишь тут, перегаром воняешь, одна критика от тебя! Нет бы жену успокоить: мол, не парься, дорогая, вернемся в столицу – еще лучше вещь тебе справим, чтоб жемчужины покрупнее. Одни цементные заводы на уме, прораб неотесанный!..

* * *

Сам того не ожидая, Борис стал популярен в народе. Он уже был главным боярином Москвы, когда слава о нем пошла гулять среди холопов и мещан.

Началось все случайно. Борис любил огненную воду хлебать прямо в телеге по дороге из дома в рабочие хоромы и обратно. И вот достал он четверть, выдернул тряпичную затычку зубами, отпил и вдруг почуял, что его сейчас пронесет. «Штанина, стерва, осетрину не положила на ночь в погреб, а утром мне подсунула», – думал Борис, забегая в подворотню и снимая портки.