Кремлевские кланы - [26]

Надежда Константиновна Крупская в 20-е годы возглавляла редакционную коллегию «Коммунистки» (орган женотдела Центрального Комитета партии). Сотрудничая в журнале с первого номера, я в течение более двух лет (1923–1925 годы) была ответственным секретарем редакции и, таким образом, имела счастливую возможность близко видеть внимательную, тонкую редакторскую работу Н. К, Крупской. Но прежде хочу рассказать, как я познакомилась с Надеждой Константиновной.

Произошло это так. Материал для очередного номера газеты «Работница и крестьянка», отредактированный, начисто переписанный мною от руки (машинки и машинистки тогда еще не было в нашем распоряжении), я приносила Марии Ильиничне в редакцию «Правды» (которая помещалась на Тверской, 48, ныне улица Горького). Она просматривала его, и если замечаний у нее не было, то его отправляли в типографию.

С волнением входила я всегда в «Правду». Мария Ильинична — за большим столом, уютно освещенным лампой под зеленым стеклянным абажуром; полно рукописей, гранок, в которых на всю жизнь для меня сохранился особо привлекательный, манящий запах.

Придя однажды вечером в редакцию, я в нерешительности остановилась у порога. В комнате кроме Марии Ильиничны сидела Надежда Константиновна Крупская и один из редакторов «Правды» — Николай Леонидович Мещеряков. Они о чем-то оживленно беседовали и смеялись. Н. Л. Мещеряков был человек необычайного остроумия и обаяния, во всей его внешности было что-то рыцарское, благородное.

— Входите, входите, — как всегда приветливо, сказала Мария Ильинична.

А Мещеряков, как бы заговорщически кивнув Надежде Константиновне, сказал:

— Ну вот, мы обратимся к представителю молодого поколения, которое во всем созвучно жизни.

И он иронически спросил меня.

— Роза, скажите, пожалуйста, что такое бинт?

В те давние годы я отличалась страшной застенчивостью и при малейшем смущении покрывалась краской, с цветом которой могло поспорить разве пылающее зарево пожара… Так было и в этот раз; зная едкую насмешливость Николая Леонидовича, я тоже попыталась отделаться шуткой.

— Какой странный вопрос? Бинт, бинт — это узкая полоска марлевой ткани…

Глаза Николая Леонидовича покрылись налетом искренней грусти.

— Мой юный друг, вступающий на тяжелую стезю литературного труда, — тихо и печально сказал Мещеряков, — запомните раз и навсегда: «Бинт» — это «Бюро иностранной техники».

Обращаясь к Н. Л. Мещерякову и продолжая, видимо, прежний разговор Надежда Константиновна сказала:

— Помните, как горячо писал Владимир Ильич, что язык Тургенева, Толстого, Добролюбова, Чернышевского — велик и могуч. Он теперь так возмущается, так переживает, что прекрасный русский язык засоряют нелепыми словечками и сокращениями. Ваш «Бинт» еще самое невинное, другие и не выговоришь. Владимир Ильич не может об этом спокойно говорить…

Оказывается, Н. К. Крупская читала статейки молодой, ничем не примечательной сотрудницы газеты и сказала несколько ободряющих, ласковых слов. С доброй улыбкой, необыкновенно украшавшей ее, Надежда Константиновна пожала мне руку:

— Ну, вот теперь мы и лично будем знакомы…

Однажды произошел случай, запомнившийся мне навсегда. Перед тем как готовить очередной номер, Надежде Константиновне посылался для ознакомления весь поступивший в редакцию материал. Как-то раз я отправила почту для Надежды Константиновны, сделав опись всего посылаемого, но по ошибке не вложила одну статью, а другую отослала в двух экземплярах.

На заседании редколлегии Надежда Константиновна своим тихим, спокойным голосом сказала, как ей кажется наиболее правильно и целесообразно распорядиться полученным материалом. Потом, держа перед глазами оглавление, заметила:

— А вот по поводу одной статьи ничего сказать не могу. Ее нет, думала, уж не затуманились ли мои глаза…

Я была так явно, так сильно огорчена, что Надежда Константиновна, посмотрев на меня с легкой улыбкой, сказала:

— Я немного задержусь и прочитаю ее, так что мы сегодня все решим…

На 3-й Международной конференции коммунисток летом 1924 года Н. К. Крупская сделала доклад «Общественное воспитание работницы». Сокращенная и обработанная стенограмма доклада в виде статьи была напечатана в «Коммунистке» (февраль 1925 года). Она и сейчас читается с интересом, ибо основные ее положения сохранили свою яркость и свежесть.

Я была делегаткой конференции, и в памяти живо воспоминание о том, с каким искренним восхищением встретили ее представительницы коммунистических партий всех стран. И доклад был необычным, лишенным всяких внешних прикрас. Он пленял глубокой мыслью. Предельно ясно и образно Надежда Константиновна доказывала, что вся проблема воспитания должна сейчас исходить из ленинской мысли о том, что «живой социализм — это творчество масс», что никакого социалистического строительства не может быть без самодеятельности масс. «Раньше семья мешала, препятствовала общественной деятельности женщины. Теперь же, — говорила Надежда Константиновна, — мы идем к таким формам семьи, которые явятся, выражаясь современными терминами, «ячейкой содействия» общественной жизни. Это значит, что женщина научится смотреть и на собственную жизнь с точки зрения общественных интересов, что она будет воспитывать своих детей в коммунистическом духе».