Кремль - [21]

– Помолиться пришли? – со светлой улыбкой спросил он грудным голосом. – Милости просим, милости просим… Обедня только что отошла – пойдемте пока ко мне в келию, отдохнете… А зовут меня Павлом… – улыбнулся он всем своим существом.

Павел был боярского рода. С молодых лет любил он подавать милостыню и часто, раздав не только все деньги, но и всю одежду, возвращался домой совсем раздетым. В начале XV века в уделе можайского князя, в селении Колоча, жил мужик Лука. Однажды он нашел в глухом месте на дереве икону Богородицы. Лука взял ее и принес домой. Сразу же поднялась молва о чудесных исцелениях от явленной иконы. Народ повалил к Луке со всех сторон. И вошел Лука в великую честь и славу. Он отправился с иконой в Можайск. Князь с боярами и все граждане вышли к ней навстречу. Отсюда Лука направился в Москву. Там икону встретил митрополит со кресты и со всем освященным собором, князья, княгини, бояре и множество народу. Потом Лука стал ходить со своей иконой из города в город. Все его честили, как некоего апостола или пророка, и щедро оделяли всякими дарами. Таким путем собрал он себе великое богатство. Воротясь на родину, Лука построил монастырь для своей иконы, а для себя воздвиг светлые хоромы. Он стал жить по-княжески, окружил себя всякой роскошью и многочисленными слугами и отроками. Трапеза его изобиловала тучными брашнами и благовонными питиями. Плясуны и песенники взапуски увеселяли его. Начал он забавляться и охотою, выезжая с ястребами, соколами и кречетами, держал большую псарню и ручных медведей. Павел поступил было в этот монастырь послушником, но ему стало противно в этом вертепе, и он, наслышавшись о заволжских старцах, ушел в северные леса и поселился неподалеку от Кириллова монастыря в дупле старой липы. Так прожил он три года, молясь, воспевая псалмы и беседуя с птицами и зверями лесными: «Радуйся, течаше без преткновения и в вышних ум свой вперяя и сердце очищая от всех страстных мятеж». Впрочем, мятежей благодатная душа эта почти и не знала, и сумрак их скоро рассеивался без следа: так весной только на короткое время набежит на солнце легкая тучка, а там снова все загорится и запоет. В противоположность другим белозерцам Павел беседу грехом не считал: «И молча можно грешить, – говорил он, – и в беседе можно делать дело Божие…»

– Ну, вот мы и пришли… – сказал он, останавливаясь у входа крошечной избенки с подслеповатым оконцем. – Ничего, входите: как-нибудь уж поместимся…

Дупло свое он оставил: очень уж посетители там донимали его. Здесь он обращал на себя меньше внимания. Но все же и тут было слишком суетно, и он уже обдумывал, – куда бы ему податься подальше в леса. Жалко было только покинуть старца Нила, к которому он был очень привязан.

В черной от дыма и темной избенке были только нары из тонких жердочек, непыратый столик да столец о трех ножках. Отец Григорий тихонько толкнул Тучина локтем; под нарами валялась какая-то пестрая икона. В переднем же углу висел только лик Христов один большеокий. Земляной сырой пол был весь усеян стружками: все иноки занимались рукоделием – кто мрежи плел, кто иконы писал, кто посуду деревянную делал. И работали тут по совести: да не токмо от трудов своих хлеб снедают, но да и о нищих любовь показуют…

Павел усадил своих гостей.

– Не проголодались ли, рабы Божии? – осиял он их своими дивными глазами. – А то можно сухариков расстараться…

– Нет, нет… – отозвались гости. – Мы еще на том берегу закусили… Ничего, не утруждайся…

– А ты вот лучше скажи нам, как это ты икону-то так под одр свой забросил… – сказал отец Григорий.

– Да какая же это икона? – улыбнулся Павел. – Икона вот… – указал он на лик Христов. – А это так только, одно пустое воображение мысли…

Он достал икону из-под нар и сдул с нее пыль. На ней было изображено что-то вроде Страшного суда. Внизу в красном огне даже черные черти с рогами виднелись.

– Какая же это икона? – повторил Павел. – Икона – это радость, свет невечерний, в небеса оконце светлое… Вот будете, может, у старца Нила в скиту, так поглядите там на икону «Прекрасная заря, держащая Пресветлую Лучу» – вот это икона!.. Иконы писать тоже понимать надо, и не всякий за это дело браться должен. Иконописцу подобает чистым быти, житием духовным жити и благими нравы, смирением же и кротостию украшатися и во всем благое творити: есть у тебя свет в душе, будет он и в иконе твоей, а нету его в душе, не будет и в иконе… А то вон в Ферапонтове монастыре видел я тоже икону «Бурю внутрь имеяй». Изображена на ней Богородица и старый Иосиф, которого искушает диавол, указуя ему на кривую суковатую палку: как от нее-де не может быть плода, так и от тебя, старика. И Иосиф задумался, мучится… Совсем это на иконе ни к чему… Нет, – поправился он, – может, и оно свой смысл имеет, ну только не люблю я этого. Я люблю радости излучение и красы небесной. Горе тому, кто возлюбил мрак!..

И необыкновенные глаза его, и слова милые были полны несказанной теплоты. Отец Григорий покосился на Тучина: ну что, недаром проходили? На лицах Тучина и Терентия была теплота умиления.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа… – раздалось за дверью.