Кремль 2222. Замоскворечье - [5]

– Лан, хотя бы ты им показал, как надо! – обратился старший брат к младшему. – Подай, так сказать, пример!

Лан не ожидал такой просьбы, но ломаться не стал. Взял с подставки два заряженных пистоля, подошел к бойнице, прицелился…

Солнце лупило прямо в глаза, неудивительно, что гражданские промахивались. Но в этом-то вся соль, нужно быть готовыми вести бой в любых условиях. Лан выбрал ближайшую мишень: почти бесформенное от времени и долгого использования на стрельбище чучело нео с деревянным ведром вместо головы.

Пистоли тяжелые, округлые рукояти покрыты мелкой насечкой. С одной стороны, оружие грубое и примитивное по сравнению со старинными пистолетами Макарова, Стечкина, Ярыгина. С другой стороны, было в них определенное благородство и привлекательность…

Щелкнул первый курок, вспыхнул, громко зашипев, на полке порох. Из дула вырвался яркий факел. Пуля угодила в надетое на чучело ведро. Разлетелись во все стороны щепки, показался фрагмент трухлявого черепа.

Щелкнул второй курок, и следующая пуля, прошив чучело насквозь, перебила жердину, на которую опиралась мишень. «Нео» завалился набок, ветер подхватил и разметал по брусчатке клочья выбитой шерсти. Ополченцы одобрительно загудели.

– Убил! – Светозар хлопнул Лана по плечу, а потом обратился к гражданским: – Вот! А ведь он, как и вы, вчера землю пахал!

«Не только пахал, – вспомнил Лан, потупив взгляд. – И в кузнице пот лил, и навоз за турами убирал».

– Дык… Светозар Мечиславович… – один из ополченцев – ряболицый дядя Завид – вытянул шею и произнес так, словно решил поведать величайшую тайну: – Всем известно, что наш Ланушка – дружинник по рождению и по праву, а то, что он в пахарях лямку тянул до своих семнадцати лет, – досадная ошибка.

На Крива жалко было смотреть. Его лицо побагровело.

– Это мой сын! – воскликнул пахарь, указывая внезапно задрожавшей рукой на Лана. – Лан – мой сын! Дружинник! Сокол! Мой! Никому не позволю лить напраслину!

Крив все еще сжимал разряженную фузею. Зная его крутой норов, Лан испугался, что нерадивый папаня вот-вот двинет Завида прикладом по плешивому затылку, и на этом песенка любителя рубить правду-матку окажется спетой.

– Батя-батя! – Лан примирительно поднял руки. – Спокойно! Ну, конечно – ты мой батя, а кто же еще? Помнишь, как поил-кормил, пока я рос? Помнишь, как воспитывал? А если еще кто-нибудь выскажет хотя бы слово сомнения, – он нахмурился точь-в-точь, как это делал Светозар, и ожег взглядом Завида, – того вызову на поединок! И нашинкую, бог свидетель, как кочан гнилой капусты, чтоб червям было жевать удобней.

Дружинники не вызывали пахарей на поединок: слишком велика разница в умениях, да и много чести для последних. Однако только круглый дурак посмел бы задирать воина. Завид стушевался, на него снизошло озарение, что Лан-мальчишка, которого можно было огреть сапогом под зад за нерасторопность во время уборки урожая, и Лан-воин, стоящий перед ним сейчас, – теперь два разных человека.

– Прости, Ланушка, – пролепетал он, побледнев, как смерть. – Какой-то бес грязный за язык дернул. Не то я совсем имел в виду…

– Какой я тебе Ланушка, шкура? – продолжил бушевать Лан. – Как стоишь передо мной, пугало огородное? Смирно! Напра-во! Нале-во! Кру-гом!

Ополченцы прыснули от Завида в разные стороны, словно тот был заразен. Решили, наверное, будто Лан приложит Завида кулаком, и побоялись попасться под горячую руку. Ряболицый глядел на Лана, словно побитый крысопес, его колени заметно дрожали.

– Вестовой от воеводы идет, – услышал Лан голос Светозара.

На стену поднялся воин в легком доспехе. Отыскав братьев взглядом, он сообщил:

– Вас обоих вызывают в Военный Приказ. Быть незамедлительно.

– Так точно, – отозвались в один голос Лан и Светозар.

Старший брат приказал гражданским собрать дульнозарядное оружие и построиться.

– Ополчение! Нале-во! За мной шагом марш!

Светозар повел мужиков во двор крепости. На ходу он отдал распоряжение юнакам, дежурившим у ворот, забрать с площади мишени. Пацаны воодушевились: для них каждый выход за ворота – приключение.

Лан тоже чувствовал интерес. С одной стороны, в Военном Приказе ему доводилось бывать неоднократно: он в деталях поведал штабистам, а также – самому воеводе об арбатских маркитантах, об Арене и всех тварях и опасностях, которые встретились ему на пути. С другой стороны, приказ явиться на глаза командования увязывался с тревожными предчувствиями, все сильнее одолевавшими его в последнее время. Сердце учащало ход в предвкушении боя. Душа дружинника жаждала действия, военной операции, громких команд, ощущения рукояти меча в руках и грохота автоматных очередей. Одновременно разливался внутри холодок, словно от напитка, настоянного на дикой мяте, поскольку разумный страх знаком даже самым лихим рубакам. А Лан прекрасно знал, насколько зловещим и коварным может быть лабиринт лежащих в руинах московских улиц.

В Военном Приказе братьев принял сам воевода. В зале с расписными стенами Лан увидел также сотника Ждана и Ворона – молодого, но уже уважаемого всеми разведчика, с которым ему довелось хлебнуть лиха во время похода на Арбат. Отряд воинов, возглавляемый Вороном, столкнулся сначала с мародерами, а потом – с привлеченными запахом крови «Рапторами». Лан, числившийся тогда гражданским, попал в плен, а затем – на Арену. А дальше – пошло-поехало…