Кремень и кость - [3]
— Нет сна, племя ищет нас, — осторожно отозвался молодой. Он давно уже вслушивался в голоса ночи, и что-то казалось ему сомнительным в их нестройных перебоях. Слушал он не одними ушами — он слушал весь. Как поверхность лесного озера морщится от слабейшего дуновения, так и он отзывался на ветер, на птичий крик, на ночные хрусты, на тишину. И тоже вытянулся, точно чтобы стать выше и охватить больший круп слышимого.
— Ушли — не вернемся, — повторил он мысль, которая полностью владела им и определяла отныне все его мысли и поступки. — Будет сила, будет — пища — не умрем.
Женщина вздрогнула и проснулась. Последние слова дошли до ее сознания бодростью, точно сильная и теплая рука мужчины легла на ее озябшее на осенней земле плечо.
Старик первый двинулся в ночную тьму, не оглядываясь на обогретую огнем лесную впадину. За ним — женщина. Последним шел молодой. Впереди опасностей было меньше, чем позади.
IV. Звериные стаи
Запахи, звериные и птичьи голоса, лесной гул, цвет болотной поросли — все в чужих местах громче и явственнее, чем вблизи жилья.
Зоркость у человека звериная, память человеческая. Он знает зверя, а зверь не знает его. Оружия у него не одни зубы и когти, он всюду находит оружие. Дубина, камень, кость — только бы вовремя всадить их в бок, в сердце или в затылок.
Стайка шакалов трусит по человеческим следам: самец, самка, подросшие за лето щенята и прошлогодний выводок.
Беспокойная стайка ждет, пока двуногие насыщаются добычею. Жадные морды мелькают между кустов. Ушли люди, стая стремглав кидается на остатки раздробленных костей. Мозг из них высосан, мясо объедено, не велика пожива. Завистливый лай, голодное виляние хвостами. И снова — рысцой до остро пахнущему человеческому следу. Люди залегли у звериной тропы.
— Не жди оленя, возьми, что попадется, — говорит старик.
Он трусливее остальных, он все еще помнит о погоне, торопит утром и не спит по ночам, хотя далеко позади осталось становище родного племени.
Молодой упрям и своеволен. Одно дело — дома, где старики блюдут закон и указывают поведение. Другое дело — в лесных дебрях, где каждый прожитый без беды день — как находка или как взятая с боя добыча.
Утомленный бессонными ночами, старик уснул. Молодому приглянулся другой пригорок, мшистым обрывом повисший над оленьей тропой. Молодой бесшумно пополз, за ним следом поползла жена. Тихо стало в лесу, только шакалы знали, что двуногий сторожит добычу на красноватом бугре, а в узкой ложбине ровно дышит, запрятав голову под кусты можжевельника, старик.
Волк открыто враждовал с двуногими. Стороною обошел он холм и, слегка приседая, на негибких ногах, пошел прямо на звук дыхания. Хвост его прилип к задним ногам от волнения; он достоял, моргнул, потянул воздух и впился в ляжку старика. Старик громко вскрикнул. Он перегнулся, как пружина, захватил лежащий рядом заостренный кремень и нанес волку страшный удар в шею.
Шакалы волновались. Пахло кровью. Молодой и женщина бежали к старику, подняв дубины. В ста шагах от места битвы завыла, подняв морду к небу, волчица. Волк, вытянувшись, лежал у узловатых корней огромного дуба. Язык его свешивался в сторону.
Молодой жадно припал к ране и напился от горячей слабой струи, после него пил старик, с трудом перенося с места на место темную от запекшейся собственной крови ногу. Шакалы осмелели и тянулись все ближе. Веселая белка глядела с ветвей. Черными комками пересыпались с дерева на дерево вороны.
Странникам пришлось день, ночь и еще день ожидать, пока закроется рана старика. Они спали, ели и прислушивались к звукам. Иногда им казалось, что страх погони будет их вечным спутником.
Лесистые холмы окончились. Лес поредел. В просветах между соснами желтели одиночки-дубы, багровел клен сожженными солнцем листьями, и скучно маячил облетевший прежде времени орешник.
Открылась покатая, сбегающая к каким-то водам светлая опушка. Животных стало больше, чем в глубине леса. Мелькнула лиса, несла в нору полупридушенного тетерева. Вдалеке паслось стадо лосей. Старый самец стоял на буром холме, повернув к лесу свою тяжелую голову. Он слышал шаги, но не торопился. Шаги были медленные, нестрашные.
Люди быстро передвигались по склону. Вода сулила им удобный отдых. Они шли беспечнее, чем во все предыдущие дни, с любопытством вглядываясь в открывавшуюся равнину. Но вдруг забеспокоились бежавшие позади них шакалы. Беспокойство передалось и людям.
Стороною, опасливо поглядывая на двуногих, подпрыгивая в мелкорослом кустарнике, неслась стайка зверей с озабоченно поставленными ушами. Эти звери, как брат на брата, походили на шакалов, но были крупнее их, с более мохнатыми хвостами и ушами. Было ясно, что не человек привлекает их внимание, а шакалы.
Шакалья стая рассыпалась перед дикими собаками. Раздалось трусливое тявканье. Щенки повалились на землю и, подняв лапы, отчаянно визжали, когда собаки на ходу рвали зубами их впалые бока или некстати торчащие уши. Прогнав шакалов, собаки постояли, тяжело дыша, на месте битвы и, озабоченно понюхав воздух, поплелись рысцой по человечьим следам.
Вновь потеплело. Наступили почти жаркие дни конца осени. Люди осматривались в стране, которая показалась им подходящей для жилья. Они перестали продвигаться вперед, а шли неторопливо по краю долины, раскинувшейся широким полукругом вдоль быстрой и глубокой реки.
