Кража по высшему разряду - [6]

Инна вспомнила, как Машка утешала ее после каждого любовного фиаско, окончательно расстроилась и уснула лишь под утро вся в слезах.

Проснулась она лишь тогда, когда проводница решительно и громко забарабанила в дверь и объявила: через десять минут — Московский вокзал.

ВОКЗАЛ ВОСПОМИНАНИЙ

Инне не терпелось повидать Изольду, однако нетерпение двоюродной тетушки, наверное, было еще сильнее. В семь утра ее хрупкая фигурка уже маячила на платформе Московского вокзала, поеживаясь от холода и напряженно вглядываясь в лица выползающих из вагона по-утреннему хмурых пассажиров.

— Инна, наконец-то! — С неожиданной для своего возраста прытью старушка подскочила, выхватила у нее дорожную сумку и еще минуты две боролась за нее. Однако пожилая дама не учла, что питерская платформа, как и московская прошлой ночью, была сплошь покрыта льдом! Хрупкую, крошечную Изольду понесло-закружило вместе с сумкой и по инерции поволокло туда, где платформа обрывалась. Охнув и собрав все свои силы, Инна с трудом вырвала поклажу из цепких маленьких рук и затормозила опасное кружение старушки по перрону.

— Хорошо, что ты приехала! — прошептала Изольда и, встав на цыпочки, чмокнула Инну куда-то в подбородок.

Инна прижалась к облаку седых волос, выбивавшемуся из-под беретика. Доведется ли им еще увидеться, кто знает?

Слякотное питерское утро на самом деле оказалось непроглядной ночью. Впрочем, и в метро, и в автобусе свет тоже был каким-то неярким, желтоватым, словом, типично питерским.

Как и одежда горожан, как и скупые на эмоции лица людей. Север, одним словом. Все было другим, чем в Инниной разудалой, вычурной и кичливой Москве.

Москвичка подумала, что Петербург уже не первый век поражает жителей Центральной России северной монохромной сдержанностью, какой-то скрытой мощной энергетикой. Похоже, внешние эффекты в этом краю мало кого волнуют… Оскорбленное достоинство бывшей имперской столицы дает себя знать уже почти столетие…

После получаса томительного пути они оказались у двери обычной питерской многоэтажки.

— Дальше пойдешь одна, — вдруг объявила Изольда. — Давай звони прямо при мне Марку по домофону. Я непременно должна убедиться, что этот тип дома. Про меня — ни звука. Поняла?

— Да, Инночка, конечно, я дома, жду тебя, поднимайся, — отозвался в динамике заспанный мужской голос, и Изольда, прижав палец к губам, растворилась в питерских ранних сумерках.

СТРАСТИ ПО МАРКУ

И вот теперь, встретившись в кофейне на Васильевском, Изольда и Инна болтали обо всем на свете, избегая произносить вслух слово «Марк», словно это было не обычное имя, а запретный китайский иероглиф. И тот, кто называет его, тут же умирает. Притворялись, что никакого Марка не существует, что он миф и призрак, хотя Инна, приехав с вокзала, уже успела похлебать на кухне его знаменитый суп из белых грибов, лично собранных профессором прошлой осенью в районе Репина. Супец этот, надо сказать, Марк готовил отменно. С перловкой, картошкой, специями и всем, что положено в него кидать. Вообще все, за что брался, Марк делал на «пять с плюсом». И дочь, свою и Изольды, красавицу Светку, он вырастил стопроцентной отличницей. А точнее, «перфекционисткой», как сейчас говорят. То есть женщиной, которая может все делать только хорошо. Или очень хорошо. От чего сама порой страдает, часто бывает на грани нервного срыва, ведь объять все на свете невозможно. Но поделать с собой ничего не может. С детства привыкла быть первой. Получать только пятерки. Или пятерки с плюсом.

Когда Светка досталась ему после развода, Марк взялся за ее воспитание со всем энтузиазмом обожающего отца и доморощенного педагога. Так дрессировали детей-вундеркиндов их амбициозные папаши в прошлые века: отец Моцарта, отец знаменитой пианистки Клары Вик, отец Паганини… Только те стремились вырастить из своих чад знаменитых виртуозов и поправить свои денежные дела, а Марк бескорыстно мечтал, чтобы Светка развилась в гармоничную и всестороннюю личность. Ну и, само собой, прославила его фамилию. Его единственная дочь училась во французской и музыкальной школах, ходила на занятия юных искусствоведов в Эрмитаж, потом в кружок юных химиков при Ленинградском университете. А когда Изольда упрекнула Марка, что у дочери нет детства, что она совсем не дышит воздухом и не общается с ровесниками, отец принял простое и эффектное решение. Он купил Светке собаку: веселого серебристого малого пуделя Матвея.

— Теперь у Светки есть друг, с которым надо гулять и о котором придется заботиться, — объяснил он. — А сидеть целыми днями во дворе с юными бездельниками моей дочери ни к чему. Не для того я ее ращу.

Удивительно, что при такой плотной опеке Светка вышла замуж. Но красавицу, как поется, выкрадут «вместе с забором». А Светка унаследовала не только красоту матери, но и ум отца, ее учеба и ранняя научная карьера продвигались блестяще. В итоге она удачно вышла замуж. Но к неудовольствию Марка, прочившего дочь за принца, избранником Светки стал обычный питерский парень, институтский приятель. Марк страшно ревновал, что-то твердил насчет мезальянса, но в конце концов смирился. А вскоре, получив гранд на учебу в аспирантуре при Сорбонне, Светка укатила с мужем и крошечной Анечкой в Париж. Подальше от бытовых проблем и энергичного папаши. Впрочем, тот и по сию пору продолжает считать счастливый брак дочери ошибкой юности…