Край Ветров: Пироманс - [60]

Пускай жрут крыло.

Может, она успеет…

Никс бежала на пределе сил, ощущая свое громыхающее барабаном сердце где-то в горле.

Казалось, что все напрасно, сейчас пепельные гиены нагонят ее и тоже съедят.

Пошел дождь — странный дождь из глубин морока. Его капли были красными, словно кровь, и теплыми, как… она же. Никс стала скользить, но скорость сбавлять не пыталась. Шлепнувшись через несколько шагов навзничь и выронив солнечный кинжал, она закусила губу, поднялась, бросилась за кинжалом, схватила, обернулась.

Кровавый дождь прожигал в пепельных гиенах дыры, словно они из пены.

Молния ударила в серый рой и три "медузы" упали плашмя на лезвийный мост, растекаясь мерзкими рыхлыми кляксами.

Никс поднялась и стала пятиться. Красный дождь хлестал и по ней тоже, не причиняя никакого вреда.

Она обернулась и побежала снова, вперед, к башне. Теперь она четко видела перед собой черный лаз, в который упирается мост.

Значит, туда.

Надо успеть.

Кем бы ни был этот Керри, навороживший кровавую бурю — он говорил, что времени будет мало. И он, кажется, не соврал.

Когда до черного зева ворот оставалось всего ничего, каких-нибудь двадцать шагов, время остановилось.

Все замедлилось, словно под водой. И потом пришел звук.

Звук, пробирающий до костей. Звук, пронзающий насквозь, выбивающий дух, проникающий в каждую пору, прошивающий, словно тысяча игл, с самой изнанки.

Утробный, низкий плач, зов, крик, стон.

Нечто, сотрясающее действительность морока во всех ее измерениях от начала и до конца.

Каждый, кто был там, слышал это.

Каждый замер, не в силах двигаться и как-то этому звуку противостоять.

Морок вздрогнул и застыл, трепеща.

Через мгновение, долгое, словно удушье, звук стих.

Пепельные гиены, оглушенные и потрепанные, нырнули вглубь, чтоб не сорваться вниз.

Керри подобрал с поверхности моста ошметки изжеванного ими крыла, сжал ткань в руке, взглянул в сторону башни.

Возле черного зева открытых ворот не было никого, лишь ветер трепал останки пепельных гиен, которые стремительно таяли, исчезая.

ГЛАВА 7

Светлые размытые силуэты. Один из них особенно ярок. Когда взгляд удается сфокусировать, становится ясно, что это — раскрытое окно, в котором застыл, словно в раме, кусок темно-голубого неба, чистого, безоблачного.

Никс резко села. Оглянулась по сторонам.

Что это за место? Все еще морок? Гиены… надо успеть… но куда? Где вход?.. Паника оглушила на миг, но тут же отступила. Никс осознала, что не успела пробраться внутрь золотой Башни — но не здесь. Что-то ей помешало. Может, до нее все-таки добралась одна из гиен? В таком случае, процесс поедания был каким-то совсем безболезненным. Или, может, этот странный звук…

Неужели… Неужели тонкая зацепка — существование Башни Тайны в Мире Снов — это всего лишь ее выдумка? Там, в мороке, все казалось таким настоящим, таким действительным… Насколько оно настоящее на самом деле? Может, эта башня — лишь проекция ее желания узнать больше о гильдии пророков?..

Никс стало холодно. Она встрепенулась, вытаскивая себя из воспоминаний о сне, который только что прошел.

Белые стены, в окне — тусклая заплатка неба, цветы на тумбочке полевые какие-то… Голубая краска на стенах без единой трещинки. Больничная палата? Но почему здесь так уютно?.. И пахнет… пахнет травяным чаем на молоке, а не лекарствами.

О, а вот кое-чего важного она сразу-то и не заметила, хотя, казалось бы.

На расстоянии вытянутой руки — чья-то макушка. Юноша зачем-то уснул в неудобной позе, сидя, прислонившись спиной к ее постели. Его волосы выкрашены в ярко-зеленый, но вот уже отрастают, поэтому видно темно-русые корни. В ушах у него красные металлические серьги, блестят. И Никс его знает, определенно знает, но вот имя выскочило из головы и никак не раскроется, никак не проявится.

Словно память о Мире Снов заслонила собой память о настоящем.

Никс протянула руку и коснулась его зеленых волос. Он вздрогнул, почувствовав прикосновение, распахнул глаза, обернулся к ней.

— Ух… Никс!

Его обветренные губы растянулись в широкой улыбке, а карие глаза засияли.

— Как ты? — он сел поудобнее, опираясь теперь локтями на край кровати. — Ты проснулась! Принести чего-нибудь? Пить хочешь? Мы тут все… То есть я… в общем, ты нас напугала изрядно!..

— А что? Что, вообще, было? Со мной…

Да как же тебя зовут, бойкий ты, восторженный человечек? Вспомнись же, ну пожалуйста.

— Ты не помнишь?

Ничего не помню, но тебе не скажу. Потому что тебя не помню тоже, хотя знаю, что ты — не чужой.

— В моей голове все как-то перемешалось, как в миксере, — произнесла Никс вслух. — И пляшет… Я помню только башню… и Фантасубвеструм… И Керри. Да… И то, что мы не успели сделать то, что нужно. Я не успела пройти лезвийный мост. И, кажется, я потеряла его крыло. Пепельные гиены сожрали его… как ту черную маску.

Зеленоволосый взял ее за руку, за запястье. Тиха. Тихомир Одиш, брат Аристарха Одиша, водит минивэн, что-то скрывает, носит серый пуловер и широкие брюки, хотя мог бы носить и узкие — ему бы пошло. Он кажется умным, если с ним наедине, и кажется странным, если есть кто-то еще. Он очень легко поддерживает словесные игры и готов выступить в роли глупца, если его не хватает для того, чтобы шутка удалась. Он запросто загорает, но его нос все равно шелушится — самую малость. Пальцы у него сухие и теплые, крупные, немного шершавые. Да. Это Тихомир Одиш.