— Давай разберёмся вместе, — сказал Ларфид.
Фареки Джершелад проснулся по будильнику, без четверти четыре утра. Он быстро умылся, сжевал ломоть хлеба, запил холодной водой. Не брился, не ставил чайник, потому что хотел как можно быстрее управиться и вернуться в постель. Он вышел из дома без пяти четыре. Едва развиднелось, но это не смущало его. Он хорошо знал свой участок и всё распланировал. Были места, где мусорили больше, а были и такие, где люди ходили редко, и мусор там тоже попадался — редко и мало. Но Фареки всё делал как положено. Все глухие углы он осматривал два раза в день.
Ларфид похвалил его. Дворник немного приободрился.
Утром он начинал с этих глухих углов. Зимой выходил позже и брал фонарь, в другое время света хватало. Фареки обходил по периметру огромные корпуса общежитий, нарезал восьмёрки среди Малых складов.
— В Большие склады и в депо я и не должен ходить, — пояснил он, — там режимная территория.
Ларфид кивнул.
— А во дворах и между рабочих корпусов мусора много, — закончил Фареки. — Урны полные, бывает, мимо набросано. Ветошь, обёртки. Собираю, встречаю машину…
— Машина приходит в шесть? — небрежно спросил Ларфид.
— Нет! В шесть уже заводской гудок! — Фареки посмотрел на него с удивлением. — В шесть они уже выезжают. Сюда заходят в пять тридцать.
Ларфид прислонился спиной к стене.
— Можешь вспомнить, когда ты прошёл по Первому? Хотя бы прикинуть?
Фареки сосредоточился. Набросив одеяло на плечи, он потёр лоб ладонью.
— У меня часы только будильничек, — пожаловался он. — Были бы наручные, я бы точно сказал…
— Скажи приблизительно.
— Сначала обхожу периметр, — раздумчиво проговорил Фареки. — Это минут десять. Потом иду по Первому до складов. А возвращаюсь по Девятому… Я каждый день так хожу. — И он вскинулся, потрясённый: — Да он же знал, что я каждый день так хожу! Надзиратель! Я буду по-разному ходить! Ну уж дудки! Пусть подавится!
Ларфид невольно улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он. — Значит, с половины пятого до половины шестого, потому что в шесть уже заводской гудок. Может быть, с двадцати минут пятого. Хорошо, Фареки!
— Вы его сцапайте, — угрюмо сказал дворник. — Вы ему портрет-то распишите. Чего ради мы маемся… а всё попусту. Погубят ни за что…
— Тшш.
Фареки смолк.
Ларфид подобрал с пола защёлку, покрутил в руках, огляделся, нашёл шурупы.
— Ничего-ничего, — Фареки выпутался, наконец, из простыни и влез в штаны. — Это ничего, добрый надзиратель, это я починю. Мне даже инструмент запрашивать не надо, он мне положен. А мазню я смою сейчас же. Сейчас пойду.
— Нет, — сказал Ларфид. — Не вздумай.
— Что?
— Пальцем тронуть не смей. Нам нужно узнать, что за краска и откуда она.
— Но нельзя же так оставить. Вдруг кто увидит.
— Да. Закрыть надо. Щитом, тряпкой, что можно найти?
Фареки подумал.
— Запасную ширму для семейных комнат. Это лучше всего. Простынёй можно, но как её закрепишь?
— Хорошо, — повторил Ларфид. — Не спи. Подежурь там. Я скоро вернусь с секторальной и отпущу тебя. На картину не смотри.
Ларфид ожидал услышать «само собой», «дурак я, что ли» или ещё какой-то ответ в том же духе, но Фареки ничего не сказал. Дворник смотрел на Ларфида внимательно и серьёзно, почти испытующе. Спустя мгновение, словно убедившись в чём-то, он неспешно, с достоинством кивнул.
— Ты опоздал, — сказала Ошена.
— По уважительной причине, — буркнул Ларфид. — К несчастью.
— Вот как?.. — Ошена положила ручку, которой собиралась вписать в журнал замечание. Ларфид вспомнил, что так и не отчитал Фареки за небритость, и оставил эту мысль.
— Граффити в Первом Радиальном под чистыми бельевыми, — коротко сказал он. — Сейчас закрыто ширмой, я проконтролировал. Ещё я опросил дворника.
Ошена выпрямилась в кресле. Лицо её окаменело. Ларфид вздохнул.
Она была похожа на мать, какую Ларфид хотел бы иметь. С его настоящей матерью секторальный надзиратель Ошена Сегад не имела ничего общего.
— Что за граффити?
— Картина. Цветы. Написана умело.
— Чем?
— Красками. Яркими. Синей, зелёной, красной.
Ошена сняла трубку внутреннего телефона.
— Руви? Руви, я жду звонка от директора лакокрасочного, как можно скорее. Надзору понадобится химик. Постарше, с опытом прежних времён.
Ларфид сел, не спрашивая разрешения — знал, что можно. Постукивая ручкой по столешнице, Ошена уставилась на страницы дисциплинарного журнала. Потом, будто опомнившись, она закрыла его и убрала. Покопавшись в ящике стола, Ошена достала дротик с флажком.
— Первый Радиальный, — сказала она. — Сможешь ткнуть в карту?
Ларфид взял дротик и подошёл к огромной, во всю стену карте города. Поискал глазами, немного поразмыслил, воткнул:
— Здесь.
— Ясно.
Он обернулся к Ошене. Та чуть щурилась. Губы её сложились в гримаску, похожую на усмешку.
— Теперь отойди, — сказала она, — и помолчи немного.
Ларфид снова плюхнулся на жёсткий диванчик для посетителей. Он хотел бы изложить несколько соображений и позадавать вопросов, но он хорошо знал Ошену. Лучшее, что он мог сделать сейчас — не мешать ей.
Совсем рассвело. Облачная пелена изорвалась и таяла. В окне над головой Ошены сияло солнце; косые лучи засветились в её седых волосах, испятнали кресло и стол. От края до края неба протянулись белые перья, словно чей-то огромный хвост. «Плохо», — подумал Ларфид. Можно запретить украшения и цветы, всех одеть в униформу и подстричь по уставу, но что ты сделаешь с облаками?..
